Сергей Жоголь - Имитатор

— У нас ребёнок растёт, а тебя только служба твоя беспокоит! Я что же, целыми днями должна дома сидеть и пелёнки стирать? — Когда Люба заводила эту пластинку, Птицын как мог сдерживал себя.

— Сыну нашему сколько лет? Какие пелёнки? — изредка пытался возразить Птицын.

— Я выражаюсь фигурально, — отвечала женщина.

Чтобы хоть как-то успокоить жену, Птицын за небольшую плату пригласил вдовую соседку, чтобы та помогала Любе по хозяйству. Это вызвало ещё больший шквал негодования.

— Я что-то не пойму: ты у нас шейх или султан? — не унималась Люба. — Вторую бабу себе завёл! Прямо гарем какой-то!

— Валентина Андреевна старше меня на двенадцать лет. Вдова. Просто будет тебе помогать по хозяйству, и всё. Ты же сама говорила, что тебе трудно и одиноко, — отвечал Птицын, после каждой фразы считая про себя до пяти.

— Мне такая собеседница не нужна. О чём мне с ней говорить? Как свиньям хвосты крутить да коров за вымя дёргать? Она же деревенская.

Птицын предложил жене устроиться на работу или записаться в какое-нибудь сообщество, но Любу ничего не интересовало. Через год жена заявила, что ей надоело жить в коммуналке, и она уходит. На вопрос «куда» Люба ответила просто:

— Наконец-то я встретила того, кому я не безразлична.

Птицын уже давно обо всём догадывался, но старательно гнал от себя дурные мысли и старался отвлечься работой. Когда всё стало ясно, он всё ещё старался казаться спокойным.

— Ты его любишь? — спросил он как бы между делом.

— Да какая теперь разница? Люблю — не люблю…

— Значит, ты от меня уходишь.

Люба напряглась:

— Пока что нет. Ради сына я готова пожить с тобой ещё какое-то время.

— Если ты согласна с ним расстаться… Ну… я про твоего этого… нового, я мог бы попытаться тебя простить.

— Простить… меня? — Люба рассмеялась. — С чего ты взял, что я испытываю вину и нуждаюсь в твоём клятом прощении?

И тут-то Птицына впервые прорвало. Он наорал на жену и обозвал её потаскухой. Люба была женщиной не робкого десятка и в ответ влепила мужу пощёчину. Птицын почувствовал приток крови к вискам. Он замахнулся на жену, но в этот момент в комнату вошёл Максимка и заплакал. Люба, увидев замешательство мужа, тут же заперлась в ванной и включила воду.

— Ты больной… больной урод! Ты мерзавец, негодяй и самый отвратительный тип из всех, кого я знала! — повторяла женщина, издавая истошные стоны.

— А знала ты немало, — рявкнул Птицын, оделся и ушёл, хлопнув дверью. В тот день он с полной фляжкой спирта явился в подвал к Кривову и попросился переночевать.

Михалыч сразу заподозрил неладное — достал из своих загашников банку с килькой, почерствевшую буханку хлеба и пару луковиц.

— Проголодался, что ли? — процедил Птицын.

— Жара доконала, — ответил Кривов, и на столике, усыпанном гильзами, появилась непочатая бутылка «Столичной».

— Садись да рассказывай, — Кривов хмыкнул. — Одной стрельбой душу не вылечишь.

— А покрепче чего есть?

Кривов хмыкнул, сходил в подсобку и принёс литровую армейскую фляжку.

— Медицинский, — сказал он. — Только горло не спали с непривычки.

Птицын, налив в пожелтевший от дешёвого чаю стакан, проглотил не меньше ста пятидесяти граммов чистогана, выдохнул, словно дракон, и откусил пол-луковицы, глотая слёзы.

— А я лучше водочки. — Кривов налил себе и выпил, но лишь чуть-чуть. — А теперь рассказывай.

Птицын вывалил всё как на духу: про их первую встречу с Любой у Спиридоновского пруда, про зимние катания на катке, про первый поцелуй и рождение Максимки. Он говорил долго, время от времени наливая себе из фляги, но на этот раз уже мешая спирт с водой. Так они просидели в подвальчике до утра. Кривов тоже что-то рассказывал о своей умершей жене и двух сыновьях, но Птицын ничего не запомнил из его слов. Потом он проспал в подсобке до глубокой ночи, после чего ушёл.

Домой он в тот день не попал. Сняв гостиничный номер, пробухал три дня и в полуобморочном состоянии отправился на работу. За данное деяние он получил «неполное служебное…»

Вернувшись домой, Птицын не обнаружил ни жены, ни сына.

Позже он узнал, что Люба подала на развод. Теперь она жила в доме какого-то полковника из госприёмки, с которым работала на авиационном заводе. Птицын подписал документы, но периодически навещал Максимку в детском саду. Однако вскоре воспитательница заявила ему, что бывшая жена не желает, чтобы родной отец посещал её ребёнка. Сказала, что она вычеркнула бывшего мужа из своей жизни и жизни сына.

Тогда Птицын снова напился и явился к ним на квартиру, устроив настоящий переполох. Он порвал своему «счастливому» сопернику майку и опрокинул какую-то вазу. Полковник, новый муж Любы, перепугался не на шутку и на следующий день подключил всё своё влияние, чтобы больше не общаться с этим «психом», — именно так он с тех пор назвал Птицына.

На следующий же день Владимира Ивановича вызвали к начальству, потом несколько раз разбирали на партсобрании, грозились исключить из партии и уволить из органов. Птицыну было на всё наплевать, но из этого состояния его снова вытащил Кривов.

На этот раз Михалыч не стал поить Птицына водкой. Он вынул из сейфа целый цинк патронов и сказал:

— Тренируйся. Запах пороха — он и не такие горячие головы остужал.

И Птицын начал палить. Он в тот день расстрелял полцинка патронов. То и дело делал паузы, чтобы пистолет остыл. Потом стрелял снова. От пороховых газов кружилась голова. В ушах звенело, а на сердце и впрямь становилось легче. Он, как и тогда — в их предыдущую встречу, — почувствовал себя пьяным. Он тогда рассказал Кривову всё о себе. Даже признался, что боится покойников и не выносит вида крови.

— Как же ты, Володька, на такой работе — и крови боишься? — удивился Кривов.

— Как увижу её — так чуть в обморок не падаю. Знаю, что всё это блажь, ан нет… Специально смотрю порой на раны и порезы, чтобы себя, значит, пересилить, а тошнота так и подступает, да голова кружится.

— И что же, этого никто до сих пор не заметил?

— Может, и заметили, да вида не подают. Я же, даже если меня и спросят, ни за что в том не признаюсь.

После этого признания Птицыну сразу же стало легче. До этого, кроме самого Птицына, про его странную фобию знал только Женя Янчин, которому рассказала об этом его мать — школьная учительница Птицына, знавшая Володю с малых лет.

С тех пор Птицын больше не беспокоил Любу, лишь изредка через соседей расспрашивал об успехах Максима. Не беспокоил Птицын и нового Любиного мужа. Зато резко переменил своё отношение к окружающим. Теперь от Птицына доставалось всем. Однако в этом были и свои плюсы. Крутой нрав и жёсткость нравились начальству до поры до времени и вскоре помогли Птицыну подняться и выбиться в начальники.