Елена Басманова - Тайные пороки

Лапочкин смотрел на начальника зверем: ему вовсе не улыбалось прислуживать господину Либиду, который занимался какими-то темными делишками. А тащиться с ним банк означало лишиться намеченного похода в трактир и бутылки хорошего португальского портвейна…

— Олюшка, — встревожился господин Либид, — ты меня извини, я не вправе вмешиваться в твою личную жизнь, но все-таки… Господин Шалопаев, который является предметом ваших забот, как я понял, все-таки на свободе. А вот наш гениальный сотрудник Лиркин сидит в кутузке. И даже в газету попал, в полицейскую хронику… Скандал…

— Я ничего об этом не знаю, — Ольга Леонардовна недовольно свела черные брови. — Он должен писать программную статью для следующего выпуска журнала. Я ему такую честь оказала…

— А он не ценит, не ценит, неблагодарный. Тысячу раз предлагал тебе его уволить. Теперь он арестован за разгром венерологической клиники.

— А что он там делал? В хронике не пишут?

— Нет, Олюшка, не пишут, — продолжал беспокоиться господин Либид, — сегодня среда, а послезавтра все материалы в номер должны быть готовы. Как же ты без программной статьи обойдешься, если твой музыкальный обозреватель останется сидеть на нарах?

— Возмутительная наглость, — Ольга Леонардовна распрямилась, в глазах ее блеснул недобрый огонь, — хорошо, что плетка со мной. Вот поеду сейчас в участок — и исполосую негодяя вдоль и поперек.

— А… а… как же свобода личности? — то ли от возмущения, то ли от обволакивающего его запаха фиалковых лепешечек, которыми пользовалась и Лялечка, Тернов начал заикаться. — Телесные наказания у нас, слава Богу, отменены, тем более в интеллигентных кругах…

— Шутит госпожа Май, шутит, — поспешил вмешаться господин Либид, — плеточку вы ее видели — игрушечная. Смысл в плеточке один — рукоятка у нее превосходная, с уникальной инкрустацией. Дайка сюда, Олюшка, свою игрушку. Так лучше будет.

— Павел Мироныч, вы должны меня понять, — трогательно надула губы чаровница, — я надеялась побеседовать наедине с умным, красивым молодым человеком, поговорить с вами о приятном, а вместо этого придется, видимо, тащиться в участок.

— Дело превыше всего, — сочувственно поддержал ее Лапочкин, довольный, что его начальник избежал цепких ручек хищницы. Все-таки Лялечка лучше — она следователем не командует!

— И опять все самое тяжелое сваливается на плечи беззащитной женщины, — тяжело вздохнула госпожа Май. — Сколько сил придется потратить, чтобы вызволить этого дурака, безобидного по большому счету. Сколько времени! А ведь одного словечка, вашего словечка было бы достаточно, чтобы все уладить…

Госпожа Май являла собою такую трогательную картинку женской слабости и незащищенности, что сердце следователя Тернова не выдержало — он же не зверь какой-нибудь!

— Если позволите, я поеду с вами, — неожиданно для самого себя выпалил он.

Ольга Леонардовна снова качнулась к нему, вынула руку из муфты и пожала его ладонь. Пожатие было таким выразительным — кратким, сильным, страстным, многообещающим, благодарным — что следователь внезапно ощутил себя мужчиной героической складки, всемогущим и всесильным.

— Я позвоню тебе, Олюшка, — сказал вполголоса господин Либид, — завтра.

— А где мы находимся? — как бы очнувшись от прострации, забеспокоилась победительница и стала вытягивать шейку то налево, то направо, вглядываясь в окрестные дома и вывески.

— Эй, стой, стой! — завопил господин Либид извозчику. — Здесь мы с господином Лапочкиным сойдем, отсюда три шага, добежим пешочком.

Вытолкнутый господином Либидом на тротуар, помощник следователя с недоумением и досадой смотрел вслед удаляющимся саням, в которых остались-таки наедине, как того и хотела соблазнительница, молодые люди.

А следователь Тернов смотрел на свою спутницу с восхищением. Ольга Леонардовна была спокойна, на губах ее блуждала неопределенная улыбка. Именно эта улыбка более всего и волновала Павла Мироновича — его Лялечка имела несколько разных улыбок с вполне определенным значением. То была азбука обольщения, арифметика. А госпожа Май, похоже, владела алгеброй. Да и чувства она, похоже, испытывала и возбуждала не такие простые, как его Лялечка. В мозгу следователя мелькнула крамольная мысль о том, что он бы гордился такой любовницей… Но увы! Такие женщины содержанками не бывают, у них — большие планы и большие дела!

— Кажется, участок Спасской части где-то здесь, — Ольга Леонардовна протянула Тернову газету, которую передал ей ранее Эдмунд Федорович — сложенную так, чтобы на виду было сообщение об аресте Лиркина.

Павел Миронович расплатился с извозчиком и помог спутнице сойти из саней. Поддерживая даму под руку, он повел ее к казенному зданьицу, мимо дежурного в кабинет пристава Шумилова.

— Прошу прошения, — заявил уверенно с порога Павел Миронович худощавому лысому человеку, поднимающемуся из-за стола, — нам с вами, Алексей Гордеич, уже доводилось встречаться. Следователь Казанской части Тернов, Павел Миронович.

— Как же помню, помню… Встречались по делу Парамонова… Чем могу служить? — спросил неожиданного визитера хозяин кабинета, однако взгляд его был обращен через плечо следователя — на скромно потупившуюся у дверей величественную даму.

— Позвольте представить вам, любезный Алексей Гордеич, самую красивую даму столицы: госпожу Май, Ольгу Леонардовну.

Пристав одернул мундир, пригладил усы с загнутыми высоко вверх острыми концами, а-ля Вильгельм, по-кошачьи мягко обошел стол и направился бесшумной поступью к даме. Тернов с изумлением узрел на ногах пристава войлочные опорки.

— Позвольте вашу драгоценную ручку, — пристав бережно взял узкую кисть в белой перчатке и с чувством поцеловал ее. — Припадаю к вашим ножкам. И прошу вас покорнейше присаживаться вон на тот стульчик.

Тернов терпеливо ждал, когда пристав, в прокуренных владениях которого такие красавицы явно являлись нечасто, закончит свои галантные маневры. Наконец он получил возможность продолжить:

— Мы решились побеспокоить вас, любезнейший Алексей Гордеич, в неурочный час в связи с одним досадным недоразумением… И надеемся, вы не откажете нам в нашей маленькой просьбе… Нам стало известно, что в вашей темнице томится один арестованный.

— Есть, есть, томится, и не один… — автоматически ответил Шумилов, с жадностью и откровенным восхищением разглядывая госпожу Май: темные глаза с поволокой, сочные губы полуоткрыты, выражение узкого лица — томное, обещающее…

— Я имею в виду господина Лиркина… — уточнил ходатай.

— Передадим завтра дело в суд. В лучшем случае — наложат штраф, а пока пусть поостынет в арестантской.