Елена Басманова - Бомбейские чудовища

— Следователь Тернов слушает!

— Дорогой Павел Миронович! — показная учтивость не обманула молодого сыщика, в голосе собеседника он расслышал железные нотки. — Я хотел бы облегчить вашу участь и несколько упростить ход дознания. Я только что подписал постановление об изменении меры пресечения подследственному Сыромясову. Бумагу отправляю с курьером вам. Так что подготовьте документы на освобождение задержанного. Разумеется, под подписку. И разумеется, с незамедлительным установлением надзора.

— А-а-а… на каком основании вы… — начал было Тернов.

— Мы приняли во внимание ходатайство князя Семихолмского. Остальное вам станет ясно в дальнейшем.

Товарищ прокурора положил трубку на своем конце провода, а Тернов на своем и еще долго смотрел на черную мембрану, тупо барабаня по столешнице пальцами. Затем он нажал на кнопку звонка, и в дверях появился дежурный надзиратель.

— Голубчик, — хрипло обратился к нему Тернов, избегая встречаться взглядом с доном Мигелем, — отведите задержанного в камеру.

Сыромясов охотно поднялся и двинулся к дверям.

Теперь, когда Тернов остался один, он мог дать волю своему гневу. Павел Миронович вскочил и забегал по кабинету. Он заламывал руки, он воздевал сжатые кулаки к потолку. Он чувствовал себя оскорбленным до глубины души. Какое право имел какой-то князь Семихолмский вмешиваться в ход расследования?! И почему это князь так хлопочет о судьбе журналиста из «Флирта»? И почему так благоволит к убийце товарищ прокурора? Весь мир в этот момент казался молодому следователю состоящим из половых извращенцев, солидарных в своих преступных деяниях! Он знал, что уже через полчаса Сыромясов будет гулять на свободе, ибо кабинет товарища прокурора находился не так уж далеко от присутственного места Тернова. А для оформления подписки много времени не требуется. Эх, как сейчас пригодился бы Лапочкин! Старик наверняка объяснил бы ему, что все это значит! Но Лапочкин неизвестно где, ублажает, видите ли, миссис Смит, и выплеснуть клокочущее негодование и раздражение — абсолютно не на кого!

— Господин Тернов, позвольте доложить…

Следователь и не заметил, как на пороге возник письмоводитель, он вообще забыл о его существовании. Что и немудрено — все поручения потеряли всяческий смысл. Никаких очных ставок провести не получится!

— Господин Тернов, господин Тернов, — не сдержался и передразнил бедного служаку следователь. — Что вы все юлите да глаза прячете? Никаких докладов слушать не желаю! Шагом марш сюда!

Письмоводитель, заметно струхнувший, двинулся, однако, от дверей к начальнику.

— Что все это значит? Почему я должен отпустить на свободу задержанного? Вы что-то знаете? — негодовал тот.

— Нет, ваше высокоблагородие, впервые об этом слышу.

— Вы лжете! — следователь топнул ногой. — Вы что-то от меня скрываете. По вашему лицу вижу! Признавайтесь, что происходит за моей спиной?!

— Я ничего не знаю!

— Тогда объясните мне, кто сообщил князю Семихолмскому, что нами задержан этот жирный флиртовец?

Письмоводитель, повидавший на своем веку многих начальников и уже успевший изучить новенького, понял, что не на шутку разгневанный Тернов нуждается в подсказке. А так как Лапочкин отсутствовал, приходилось брать удар на себя. Старый служака пожевал губами, тяжело вздохнул.

— У меня появилась версия, — осторожно завел он, — но вы будете сердиться, если я выскажу ее…

— Почему это, черт побери, я буду сердиться? — возмутился Тернов. — За кого вы меня принимаете? Я что — сатрап какой-нибудь? Или мои либеральные убеждения вам не известны?

— Так-то оно так, — промямлил письмоводитель, — но норов у вас горячий, боюсь гнева вашего…

— Хватит, дорогой Хрисанф Тихоныч, не мотайте душу, говорите, — Павел Миронович в порыве либерализма даже положил дружески руку на плечо подчиненного. — Обещаю сосчитать до ста, прежде чем слово молвлю в ответ.

Письмоводитель еще раз вздохнул и покаянным тоном начал:

— Видите ли, господин следователь, вчера в ваше отсутствие задержанный выпросил у вашего помощника Лапочкина писчую бумагу. Как и господин Лапочкин, я рассчитывал, что мы уже сегодня получим признательные показания. Но когда я уходил, встретил надзирателя Баранова, он похвастался: мол, господин Сыромясов на бумаге рисует модели женских платьев, а один такой рисунок даже подарил ему для супруги. Я-то решил, профессиональная привычка в задержанном говорит, либо спасается, мерзавец, после грехопадения от потери рассудка. Каюсь, не придал сему факту большого значения. А сегодня утром у меня появилось подозрение.

— Утром? — Тернов отстранился от подчиненного и обвел его ледяным взором. — И вы весь день молчали? Что за подозрения?

Письмоводитель помялся, отвел глаза.

— Да ведь вы все сами знаете. Вы супруге-то господина Сыромясова не сообщили об аресте ее мужа. А его любовница принесла только брюки для своего Мишутки. Откуда ж появились другие одежды и деликатесы? Кто их с утра пораньше и весь день посылал арестованному?

— Кто? — недоуменно повторил Тернов.

— Вот это и есть главное подозрение, — хихикнул письмоводитель. — Кто мог знать, что он сидит в нашей камере? Кто присылал арестованному пиджак, галстук, дорогой одеколон, штиблеты, клубничное мороженое и сигары? Причем, заметьте, не в одной посылке, а в нескольких?

Тернов в полном недоумении смотрел на письмо-водителя. Потом очнулся.

— А при чем здесь князь Семихолмский?

— Ни при чем, — уверенно заявил письмоводитель. — И господин Сыромясов вовсе не потерял рассудок от переживаний по поводу случившегося. Преступник хладнокровно задумал и осуществил на наших глазах — прямо в пекле правосудия! — хитроумную операцию.

— Вы меня пугаете, друг мой, — упавшим голосом прошептал деморализованный Павел Миронович.

— Ничего страшного, ничего страшного, — заторопился верный Тихоныч, — все невинно и в рамках закона. Господин Сыромясов на листах писчей бумаги рисовал модели парижских мод и соблазнял ими наших служащих. Дело выглядело примерно так: надзиратель Баранов похвастался полученным рисунком перед сослуживцами — курьерами, дежурными офицерами, агентами, канцеляристами, экспертами. Те рассказали вечером своим женам, какая у них под боком сидит звезда, и жены их пожелали тоже получить модели парижских платьев из рук самого Дона Элегантеса! Да и подружкам рассказали. Вы, Павел Миронович, человек неженатый, — хитро прищурился старик, — не знаете еще, как жены мужьями крутят. За рисуночки для супружиц наших сослуживцев задержанный получил плату необходимыми ему вещами.

— И… даже товарищ прокурора? — пораженный нарисованной картиной Тернов начал заикаться.