Елена Басманова - Бомбейские чудовища

Следователь уселся в сани и велел везти себя на Рогатку. Забившись под полость, он смежил веки, и вскоре погрузился в дрему. И очнулся лишь когда его перестало болтать на снежных ухабах. Он открыл глаза.

— Почему стоим? — спросил Тернов извозчика, который через плечо смотрел на седока.

— Так ведь приехали, ваше высокоблагородие. Вот она Рогатка и есть.

— Ну, тогда вези меня к дому таксидермиста Медведева, — вспомнил цель своей поездки Тернов.

— Куда-куда?

— В дом таксидермиста Медведева, — раздельно повторил Тернов.

— Не знаю таких на Рогатке.

— А каких Медведевых знаешь? Много ли их здесь?

— Чего не ведаю, того не ведаю. А Медведевых знаю трех. Один — мусорщик, тот дальше всех отсюда живет, на Выборгской. Другой — сын чиновницы, мошенник с Рождественской. А третий — работяга, нехристь. Чучела изготовляет. Живых существ подобия.

Тернов встрепенулся.

— А этот, чучельщик, далеко? Может, он и есть таксидермист?

— Слово какое-то нехорошее, ваше высокоблагородие. Гошка Медведев — человек тихий, хотя и руки у него по локоть в крови. Живет вон в том доме, видите? — приличный дом, да и баба медведевская справная, хозяйство у нее ладное.

— Хорошо, — сказал после краткой паузы Тернов, — ты меня подожди. Я мигом вернусь.

Павел Миронович скатился с саней и по хрусткому снегу двинулся вдоль заборов к домику, который указал ему извозчик. Возле заветной калитки следователь встал и прислушался. Во дворе забрехала собака. По лаю казалось, что это здоровенный пес, но из темноты вынырнула неказистая коротконогая собачонка. Тернов пнул ногой запертую калитку, и собачонка залилась еще более злобно. На пороге дома появилась баба с керосиновой лампой в руке.

— Кого надо?

— Хозяина твоего, Гошу, — крикнул Тернов.

Баба отозвала собачонку, подошла к калитке, вгляделась в позднего незнакомца.

— Зачем?

— Следственное управление, — важно ответил Тернов.

Баба отперла задвижку и молча пропустила посетителя во двор. Через минуту Тернов стоял посреди просторной, жарко натопленной горницы, устланной чистыми домоткаными половиками. Вид горница имела необычный: на лавке вдоль стены лежали аккуратные кучки ваты, пакли, соломы, чуть поодаль, такими же аккуратными кучками, — полоски бумаги, веревки, нитки, заостренная пережженная проволока, горстка булавок с крючками. Над этим богатством возвышалось чучело зайца. На полу у лавки в ряд выстроились диковинные деревянные болванки. На сундуке под образами — еще одно чучело: белоснежный лебедь с причудливо изогнутой шеей.

Мужичина в чистой толстовке, с молочно-белым лбом и черной растительностью на голове и лице, поднялся с табурета у стола. В руках он держал лисью голову.

— Вы будете Георгий Медведев? Я следователь Казанской части. Тернов Павел Миронович.

— Желаете чучельце?

— Нет, уж, увольте, — отшатнулся Павел Миронович. — А ты вот что мне скажи, братец: знаешь ли ты господина Сыромясова?

— Никак нет, господин следователь.

— А посетители сегодня у тебя были?

— Да вот в аккурат перед вами заезжала троица, — ответил с достоинством Гоша. — Солидные клиенты, уехали в огорчении. Хотели купить у меня партию чучел. А тут шаром покати. Все готовые распродал, а новых еще не соорудил. Да если б и были, то господам они ни к чему. Обычные чучела им не годились. Они хотели что-нибудь парное — двух лебедей, или двух медведей. Или хотя бы двух тигров. А где я им тигров возьму?

— А как они себя вели? Смирно?

— Да не баловали. Только вопросами изводили. Один, серьезный, в сапогах, тот все пытал: нет ли у меня заготовок для чучел? Ну, там, голов еще не обработанных или шкур? Готовы были и невыделанные шкуры купить. Но только парные. А у меня и шкур нет, вот одна только лисья. Да реставрации требует.

— А скажи… Никаких странностей в их поведении ты не заметил? Что они говорили?

— Странностей-то не заметил. Разве что тот, в галошах, пытался эту вот лисью морду к своему лицу приладить. Баловался. А так ничего зазорного. А говорили они: мол, последняя их надежда — аквариум.

— Какой еще аквариум? — Павел Миронович в недоумении воззрился на Гошу.

— Да я не любопытный, что слышал, то и повторяю.

Тернов, испытывая истинное наслаждение от со знания того, что он на верном пути, задал еще один осторожный вопрос.

— А раньше эти люди к тебе приходили?

— Никак нет, у меня на лица память отменная.

— А какое последнее чучело ты продал?

— Да не чучело, а одну медвежью морду, — охотно отозвался Гоша. — Сейчас мода такая: на стены морды звериные вешать. Вот и выцыганил морду у меня один тип. Но это уж с неделю назад. А шкура медвежья осталась. Не желаете ли?

— Нет, не желаю, — отрезал Павел Миронович. — А кто морду, говоришь, купил? Фамилию помнишь?

— А как же? Грабин его фамилия. Видный такой — сам на барса похож. Сказал, что он ассистент мастера. Какого, каюсь, не доложил.

— Ну ладно, Гоша, ты сам мастер, — похвалил довольный Тернов. — Завтра приходи в следственное управление, запишем твои показания. Они нам пригодятся. А сегодняшние твои покупатели куда направились?

Гоша наморщил лоб и, наконец, изрек:

— Вот запамятовал. То ли к Гавриле Кузьмичу — то ли к Кузьме Гаврилычу?

— Батюшка, честный отче, отпустите мне грехи мои тяжкие! — слезливо возопил, с трудом ворочая языком, благообразный господин, сидевший на диване.

В облике его было что-то неуловимо знакомое: лицо, конечно, затекло жиром, но этот прямой крупный нос, эти характерные полукружия надбровных дуг над светлыми глазами… Рыхлый пузан попытался воздеть руки к потолку, но это не слишком хорошо ему удалось: на обеих его руках висли раскрасневшиеся, хохочущие барышни, весьма соблазнительные и слегка хмельные.

Фалалей обвел удивленным взором гостиную Гаврилы Мурина. Сам хозяин стоял возле голландской печи, сложив руки на груди. На губах его блуждала едва уловимая улыбка. Фельетонисту даже показалось, что Мурыч подмигнул ему — так, слегка, незаметно.

— Вот, уважаемый Василий Игоревич, — позади фельетониста раздался голос господина Либида. — Это иерей Горгий. Ежевечернее он навещает Самсона Васильевича: подкрепить духовные силы юноши, просветлить его душу и направить на путь истинный.

— О, отец Горгий! — пузан, глядя осоловевшим взором на невозмутимого священника, попробовал встать, но девицы снова помешали ему. Брюнеточка справа, склонила головку ему на плечо, другая, блондиночка, обвила рукой жирную шею старого сатира. — Я так счастлив, так счастлив… Хотя я и не смог еще встретить своего дорогого мальчика…

— Самсон Васильевич едва ли не днюет и ночует в университете, погрузился в учебники, посещает все лаборатории на всех факультетах, — пресерьезно сообщил господин Либид.