Ольга Володарская - Осколки хрустальной мечты

– О, тебе нравится мой парфюм? Рад. Дома другой. Этот купил в дьюти-фри.

Он согнул руку в локте, желая, чтобы Марина оперлась на нее. Она так и сделала, и они пошли к лифту.

Стол уже был накрыт. На нем стояло шампанское в ведерке и фрукты. Горели свечи. Официант помог Марине сесть, отодвинув перед ней стул, и она тут же освободила ноги от оков тесных туфель. Не скинула их, но пятки высунула.

Принесли меню. Мака заказал говядину с картофелем, а Марина легкий салат с креветками. Ей не хотелось наедаться, чтобы не разморило. С полным брюхом в сон клонит, а ей хотелось оставаться бодрой.

Они выпили по бокалу шампанского. Мака накрыл ее руку своей и начал шептать что-то на французском.

– Я не понимаю, – пролепетала Марина, у которой от его прикосновения задрожали ноги, и ступни выскользнули их туфель. Хорошо, что скатерть длинная, и никто этого не увидел.

– Это поэзия о любви. – Она и сама догадалась, ведь слова звучали в рифму. – Сейчас я сделаю перевод. – Он открыл телефон и через минуту прочитал, сильно запинаясь, по-русски: – Не сон ли это, ты потрясающе красива. Я больше не сплю ночами, я путешествую на тонущих кораблях…

«По-французски это звучало лучше», – подумала Марина. При чем тут корабли, тем более тонущие? И зачем на них путешествовать?

– Тебе не понравилось, – огорчился Мака.

– Нет, очень.

– Нет, – закивал он. – Очень не понравилось.

– Сложный язык у нас. Я не то хотела сказать…

– Я для тебя сыграю. Музыку без слов.

Он бросился к роялю, что стоял на небольшой сцене, – красивый, белоснежный. Больше для антуража, но, скорее всего, на нем играли, когда в отель заезжала большая группа или проводилось мероприятие. Сейчас же в ресторане было всего человек десять.

Мака уселся за рояль и заиграл – легко, непринужденно, как будто до этого несколько часов репетировал. Зал наполнился музыкой. Все замерли. Только что ели, говорили, ходили, а тут застыли как завороженные. Естественно, волшебство не могло действовать долго. Через минуту все вернулись к своим занятиям, только Марина осталась зачарованной. И ЕЕ душа готова была путешествовать даже на тонущих кораблях, лишь бы соединиться с ЕГО…

Когда Мака закончил играть, ему поаплодировали. Он с достоинством поклонился публике и вернулся за стол.

– Это было прекрасно, – выдохнула Марина.

– Спасибо. Я музыкант. Молодой, играл в ресторанах. Пел.

– Почему перестал?

– Это мало денег. Если не звезда… мало. И ночью не дома. Плохо. Жена сказала, надо хорошая работа иметь.

Она устроила его в порт, где ее отец был начальником контейнерного склада. Там Мака и начал. На погрузчике работал, потом стал налаживать связи и потихоньку торговлей заниматься. Контрабандной, конечно, но безобидной: никаких наркотиков и даже алкоголя. Поддельные брендовые вещи, типа сумок, очков, ремней. Решил: лучше медленно, но верно накапливать. Пусть прибыль не такая, как у тех, кто промышляет запрещенными препаратами или перевозит нелегалов, зато спится спокойнее. Если накроют, дадут минимальный срок. Но до Мака так и не добрались. Его мелкий бизнес не привлекал особого внимания. А он на «левые» деньги семью содержал и откладывал. С женой развелся как раз из-за того, что она хотела много и сразу. Отец замыслил какую-то крупную и рискованную аферу перед тем, как уйти на пенсию. Ему нужен был помощник из своих людей, а там либо пан, либо пропал. Мака отказался в ней участвовать – если пропадут, он станет козлом отпущения. Не француз при должности, а африканский эмигрант. Из-за отказа зятя свекр потерял больше половины предполагаемого дохода и не смог купить себе виноградник в Провансе, а Мака вообще ни копеечки в дом не принес.

Он развелся. Из порта ушел, но связи остались, и Мака продолжил заниматься контрабандным товаром. А вечерами выступал в портовом баре: пел, играл на всем, что под руку попадется, обычно на пустых бутылках. Это не приносило дохода, только удовольствие.

В сорок пять смог купить дом на восемь квартир. Дыра-дырой, для портовых грузчиков. Поскольку он был добрым, дохода аренда квартир приносила мало, все были у него в должниках. Благо муниципалитет решил снести строение, чтобы построить новый док для судов. Мака получил отличную компенсацию и приобрел на полученные деньги приличный дом в хорошем районе. Чтобы жить спокойно, нанял управляющего. С тех пор финансово независим и вполне доволен жизнью. Дочка выросла, удачно вышла замуж. Бывшая супруга тоже нашла себе кого-то. Только Мака все еще одинок…

– Ты будешь моей? – спросил он, оборвав свой сумбурный и местами непонятный из-за языкового барьера рассказ.

– Я не знаю, – честно ответила Марина.

– Почему? Не нравлюсь?

– Дело не в этом…

Он вопросительно смотрел на нее, не ел, хотя на вилку уже был нанизан кусок мяса. Ждал окончания предложения.

– Мы плохо знакомы.

– Почему «плохо»?

– Мало.

– Мало, – задумчиво повторил Макумба. – А, понял! Два часа и два часа? – примерно столько времени они провели вместе. – Не знаешь меня, да?

– И ты меня!

– Нет. Я – да. – Он заулыбался. – Мой русский уже хороший. Я могу говорить, как надо «да» и «нет».

– Ты общался не со мной раньше. Помнишь?

– Я полюбил тебя на фото. Сейчас в жизни. Я тебя знаю. Ты тут, – и ткнул кулаком в грудь.

Она не знала, как реагировать. Молодые индусы, с которыми она спала в свой первый приезд на Гоа, говорили примерно то же. Потому что слова – ничто. А Мака совершил поступок. Он прилетел к ней из Франции…

Свататься!

– Ты надолго приехал в Россию? – спросила она.

– Три дня.

– Значит, у нас еще есть время, – облегченно выдохнула Марина.

– Мало. Завтра ночью в Москву. Потом самолет в Марсель. Ты полетишь со мной?

– Во Францию?

– Да.

– Послезавтра? – Он закивал и принялся-таки за свою говядину.

– Я не могу. У меня работа.

– Отпуск?

– И визы нет.

– Нет? – Он уже не знал, как реагировать на согласие и отрицание в виде частиц.

– Я ни разу не была в Европе. Не знаю даже, дадут ли ее мне.

– Дадут. Я все сделаю. Помогу. – Лицо Макумбы стало серьезным, а ей так хотелось, чтобы его рот и глаза снова улыбались.

– Хорошо.

– Будешь моей? – просиял Мака.

– Я прилечу к тебе в Марсель.

– Я счастлив. Значит, я тебе нравлюсь.

– Нравишься, – не стала возражать Марина.

– Я еще не тут, – он снова постучал по сердцу, – но близко, да?

Она просто протянула руку и накрыла его ладонь – точно так же, как он сделал час назад. Или два-три? Время перестало быть объективной величиной. В такие минуты понимаешь, о чем думал Сальвадор Дали, когда рисовал свои растекающиеся часы.

Они доели и допили. Мака хотел заказать еще что-нибудь, но Марина предложила показать ему город, а то он не видел ничего, кроме аэропорта, этой гостиницы и ее дома, который не мог украсить ни один населенный пункт. Он согласился, сходил за курткой, и они поехали в центр. Гуляли возле кремля, по пешеходной улице, изучали храмы, заезжали на смотровую площадку. Марина в своих туфельках не мерзла и не чувствовала дискомфорта до тех пор, пока они не зашли в круглосуточную кофейню, чтобы выпить капучино. Там-то она и поняла, что вернется домой без ног. Они, как тесто, вылезли из лодочек, нависли над краями. Счастливые женщины боли не чувствуют, и Марина порхала как бабочка.