Аркадий Карасик - Любовь под прицелом

Вот оно то, чего я боялся. Стоит старшине доложить подполковнику — хлопот не оберешься.

— Гражданин старшина, очень прошу: не выдавай! Радик — парень хороший, сообразительный. Клянусь, через месяц-другой меня заткнет за пояс. Талант у него…

— Талант хлебать баланду!… Ладно, потерплю месячишко, погляжу, что у тебя получится. Если Власов не освоит автопремудрости — доложу по команде, дьявол тебя возьми с твоими фокусами!

Я не стал передавать цыгану угрозу старшины. Подгонять парня нет необходимости — и без того вкалывает без перекуров. Просто начал относиться к нему строже…

Видимо, слух о том, что на зоне появились классные автомеханики, не без помощи начальства распространился по округе, Количество заказчиков росло изо дня в день. Тащили на буксирах избитые машины, приезжали своим ходом, жалуясь на перебои в работе двигателя или ходовой части. Платили, не торгуясь, соглашаясь с калькуляциями, составленными старшиной.

А тот буквально на глазах ожил. Он смотался в ближайший город, раздобыл в тамошнем автосервисе новейшие ценники, договорился о поставке дефицитных запчастей.

Работа закипела вовсю.

А когда из ремонтного бокса выкатился первый отремонтированный «жигуль», по заключению государственного автосервиса годный только на переплавку, возле въездных ворот в гараж начали образовываться очереди.

К нам с Радиком добавили двух зеков, объявивших себя автослесарями. Один действительно работал на воле в гараже, хотя, на мой взгляд, разбирался в технике слабо. Второму можно поручить только отвинчивание гаек, да и то под контролем. Приходилось вкалывать за четверых. Если пойти на ужин, снова в гараж не попадешь, не пустят. Ограничивались принесенными после завтрака и обеда бутербродами — хлеб мазали толстым слоем маргарина.

Старшина часто навещал ремонтный бокс, видел наши мытарства. Однажды, присеменил — радостный, возбужденный.

— Доложил я подполковнику о мучениях своих хулиганов… Короче, переносите свое барахло в эту комнатушку, — кивнул он в сторону диспетчерской. — Жить будете здесь. Ужин-завтрак, дьяволы, станут приносить прямо с кухни, обедать — в столовой… Вникли в заботу начальства? — Мы дружно закивали. — Отплатите трудом, черти-дьяволы…

Жить стало полегче. Если бы не сторожевые вышки и забор, густо оплетенный колючкой, — воля. Та самая воля, о которой ежеминутно мечтает зек.

Для меня время тянулось от свидания к свиданию. Неизвестно какой причине, подполковник относился ко мне с симпатией. Иногда он разрешал нам с Радькой внеочередные встречи с жёнами. Знал — каждая из этих встреч для нас — праздник.

Приехала Зинка, жена цыгана, и поселилась в комнатке, которую снимала в деревне Любаша. Свидания стали частыми, женщины приходили на них вместе, вместе и уходили.

Однажды в ремонтном боксе появился дежурный вертухай:

Чернов, переодеваться. Быстро. Свидание.

Вот это новость! Только позавчера мы провели с Любашей сладостные два часа. Неужели что-то случилось?

Я мигом сбросил промасленный комбинезон, натянул обычную лагерную одежду и пошел впереди конвоира… Лишь бы все было благополучно, твердил я про себя. Лишь бы Любаша была здорова…

Вошли в административный барак, именуемый корпусом. По привычке я повернул налево — там находились комнаты свиданий.

— Куда? Направо!

Меня ввели в один из служебных кабинетов.

За столом сидел незнакомый мужчина.

— Каротин Юрий Дмитриевич, — представился он. — Следователь из Москвы. Веду дело Зюкина Владислава Матвеевича

Значит, Владька жив! Вот это новость!

Пиджак следователя висит на стуле. Манжеты белоснежной рубашки расстегнуты. Цветастые подтяжки. Красный в полоску галстук. Длинные волосы связаны на затылке в аккуратны пучок. Брови приподняты, и возникает впечатление, что человек чему-то улыбается, радуется.

К должности следователя у меня, похоже, аллергия. Появляется раздражение, растет, переполняя все мое существо. Я готов взорваться руганью, криком…

— Успокойтесь, Николай Иванович, вам ничего не грозит, пересуда не будет… Просто мне необходимо уточнить некоторые факты… Надеюсь на вашу помощь.

Я пожал плечами. Раздражение не проходило, но и не разрасталось. Это уже хорошо.

— Все, что я знал, — сообщил. Вначале — следователю Вошкину, после — суду… Что-либо добавить трудно…

— А я вам помогу… Прошу, как можно подробней, отвечать на мои вопросы… Да и нет — не годятся… Согласны попробовать?

Я отвык от людей, спрашивающих моего согласия. Тем более, обращающихся на «вы». Раздражение пропало, сменившись симпатией.

— Согласен…

— Я включу магнитофон — не возражаете?

Я снова пожал плечами. Почему я должен возражать или не возражать, разрешать либо запрещать? Здесь я не хозяин — осужденный. За соучастие в убийстве.

— Начнем с самого легкого вопроса. Опишите, пожалуйста, эпизод с ранением Серегиной и арестом Зюкина. Постарайтесь припомнить самые мелкие, казалось бы, незначительные детали.

И я постарался. Говорил медленно, как бы заново переживая появление в больничной палате пьяного Владьки, его грязные угрозы, выстрел…

Следователь не перебивал и не торопил. Склонившись над столом, он ловил каждое слово, изредка что-то заносил в записную книжку.

— Так, — протянул он, когда я умолк. — Вы точно помните, что Зюкин назвал следователя Вошкина «Серый»?

— Точно… После этого Сергей Сергеевич и оглушил его рукояткой пистолета… Если бы не появление Вошкина, Владька пристрелил бы и меня, и Любу… простите, Серегину. Не раздумывая. Ведь он по натуре жесток и хитер, будто хищный зверь…

— Вы правы, Николай Иванович… А зачем Вошкин пришел в больницу, он не сказал?

— Точно не помню… Я тогда был в таком состоянии… сами понимаете. Постойте, постойте, припомнил… Речь шла об уточнении каких-то фактов…

Я заподозрил неладное. Ведь Каротин расследует преступление Владика, а почему-то копается в поступках Вошкина… Неужели… Нет, не зря бытует пословица: ворон ворону глаз не выклюет. Несмотря на заверения, что мне ничего не грозит, вполне могу

оказаться крайним…

Я постарался быть предельно осторожным, следить за каждым своим словом…

— Допрос пострадавшей Серегиной вполне возможен и даже оправдан… Такая уж у нас работа: уточнять, проверять несколько раз… Скажите, Николай Иванович, общаясь с Зюкиным и Родкиным…

— Кто такой Родкин? — перебил я следователя. — Он мне неизвестен…

— Родкин — фамилия Тихона, — пояснил Каротин. — Вам приходилось от них слышать о «знакомых» в милиции или прокуратуре? О тех, кто подкармливает преступников информацией. Скажем, о предстоящем обыске или проверке?