Елена Михалкова - Прежде чем иволга пропоет

– То есть раньше ты их не принимал? – недоверчиво спросил Бабкин.

– У меня и так всю жизнь пониженное давление, что, замечу, никогда мне не мешало. Зачем его еще понижать? Знаешь, что происходит с человеком, который все-таки решит это проделать?

– Затрудненное дыхание? – предположил Бабкин. – Недержание мочи, остановка сердца, кома, смерть?

Илюшин самодовольно ухмыльнулся.

– Это все потом, мой непросвещенный друг! Первое и самое главное в моем случае: болезненная бледность. Или, как говорится в инструкции о симптомах передозировки, побледнение кожных покровов. Времени, чтобы провести тестирование, у меня не было, так что я просто выпил лекарство, когда Кирилл появился у нас. Надеялся, что у меня есть минут пятнадцать. Так и получилось. Понимаешь, разыграть припадок очень просто.

Он вдруг перекосил физиономию так, что Бабкин вздрогнул. И тотчас вернул лицу прежнее выражение, только теперь ухмылялся во весь рот, очень довольный произведенным эффектом.

– Один мой знакомый актер часто говорил о правиле одной детали, – сказал Макар, и Сергей удивленно поднял брови – Илюшин никогда прежде не цитировал актеров. – В вашем образе, повторял он, все может быть фальшивым, но одна деталь должна быть правдива. Она придаст правдоподобие и всему остальному.

– И у тебя этой деталью стала бледность?

– Ага. – Макар с видимым удовольствием отхлебнул из чашки. – Корчить припадочные рожи, дрожать и заикаться – все это нетрудно. Можно даже научиться краснеть. А вот побледнеть – нет! Одна деталь потащила за собой весь образ самоубийцы. Кириллу легко было поверить в этот финт: он вписывался в его логику.

– А в мою не вписывается, – пробормотал Сергей.

– Ты не обратил внимание в походе? Ему постоянно требовался план. Он сначала прикидывал, к чему приступить, сразу строил ответвления от программы, а затем начинал действовать. У него, несомненно, очень высокий интеллект, но он своего рода контрол-фрик. Планировщик. Это его сильная сторона: он необыкновенно предусмотрителен. Но у всех людей такого типа есть слабое место – они не способны быстро принимать решение в катастрофически изменившихся обстоятельствах. Слишком много деталей нужно проанализировать, слишком многое учесть. Там, где обычный человек положился бы на интуицию или действовал по прежней схеме, наплевав на объективную реальность, Кирилл должен был создать новую и следовать ей.

Так что моя задача была проста. Мне предстояло сломать паттерн.

А как ошеломить человека, который собирается тебя убить? К чему он не готов? К попыткам побега? К разговорам? К мольбам? К торгу? К чему?

– К тому, что жертва убьет себя сама, – подумал вслух Сергей.

– Прикинь, какой сюрприз: он меня собрался вешать, а я взял бы и перерезал себе горло! Но, как ты понимаешь, от ножа пришлось отказаться. А было бы эффектно! Пришлось травиться.

«А ведь я, идиот, еще беспокоился о его давлении», – со стыдом вспомнил Сергей.

– Кирилл не мог этого допустить. Он помешан на том, чтобы последнее слово оставалось за ним. Все должно идти так, как он задумал, а его план сломали об колено, точно палку, и бросили на мусорную кучу. Я его смертельно оскорбил, Серега. О, где-то тут есть каламбур!

– Каламбур! – передразнил Бабкин. – Помер бы ты там – вот это был бы каламбур! – Он кивнул на чашку и быстро пустеющую сахарницу. – Сколько уже времени прошло, а ты все сладкий чай хлещешь как не в себя. Татьяна красочно описала, как тебя потом в кустах рвало.

Илюшин смущенно потер шею.

– Вообще-то я планировал нежно вырубить Кирилла, пользуясь твоими уроками. Немного не рассчитал… Мутило меня зверски, я бы сам трех шагов пройти не смог. В общем, начни мы драться, неизвестно бы, чем дело кончилось, но тут очень вовремя вмешалась Беспалова.

– А если бы он не стал тебя реанимировать? Решил бы, что твое самоубийство вполне вписывается в его замысел…

Илюшин пожал плечами:

– Тогда моя теория не прошла бы проверку практикой.

«Теория у него…» Бабкин поерзал, прислушиваясь к ощущениям в спине. Сорвал все-таки или не сорвал? «Надо будет еще Маше это все объяснять, – подумал он. – Тачка, склон, ребята… Обойти, что ли, как-нибудь этот неудобный эпизод? Или, проще говоря, солгать… Нет, плохо. К тому же если ретушировать происходящее, нужно заранее договориться с Илюшиным, а этот подлец не захочет обманывать Машу… Честность у него, прямо скажем, избирательная… Минуточку!»

Он ткнул пальцем в Макара:

– Ты!

– Что – я?

– Ты будешь говорить с моей женой. Изложишь все как было.

– Иди в пень, – быстро сказал Илюшин, и на лице его появилась озабоченность.

– Давай-давай, голубчик, – злорадно сказал Бабкин. – Объяснишь ей, по какой причине ее мужу выдали листок нетрудоспособности. Скажешь: руководствуясь исключительно интересами общества, а вовсе не собственными честолюбивыми желаниями, как ты, дорогая Маша, могла подумать, я отправил твоего мужа выполнять прихоти извращенца с манией величия. Что ты говоришь? – Он приставил ладонь к уху. – Знал ли я заранее, на что обрекаю твоего возлюбленного супруга?

Илюшин в беспокойстве отставил чашку.

– Разумеется, знал! – с энтузиазмом продолжал Сергей. – Но пойми, Маша, не каждый день человеку выпадает честь стать жертвой серийного убийцы! Мог ли я уклониться от нее? И что значит пара-тройка разорванных связок в чужой спине по сравнению с возможностью сломать в петле собственную шею, одновременно подыхая от отравления!

Он выдохся и замолчал. Но его речь произвела впечатление.

– Во-первых, я разговариваю не так, – пробормотал Илюшин. – Жалкая пародия. Ничего общего с оригиналом. Во-вторых, твоя жена меня убьет.

– На это я и рассчитываю, – холодно сказал Бабкин.

На противоположной стороне озера наметилось оживление. Дети то исчезали в доме, то вновь появлялись, каждые пять минут выбегая к дороге, ведущей в лес, – по ней час назад уехала машина. Постояв там, как сторожевые суслики, выбравшиеся из норы, они понуро возвращались обратно.

– Ты хотел объяснить мне, что происходит, – напомнил Сергей.

Илюшин потянулся. Он снова выглядел чрезвычайно довольным собой, и Бабкин понял, что ему предстоит услышать что-то неприятное. Макара восхищали события, которые у нормальных обывателей (к ним Бабкин причислял и себя) вызывали только желание поскорее о них забыть.

Он не сомневался: отдых в Озерном станет у Илюшина одним из любимых воспоминаний.

– Помнишь, мы с тобой обсуждали, что с их семьей что-то не так? – Макар кивнул на дом, на веранде которого застыли два суслика. – Ты рассказал про Диснейленд и заставил меня задуматься. Чем дольше я размышлял над происходящим, тем яснее понимал, что странности родителей выходят за пределы статистической погрешности. Во-первых, за детьми не присматривали. Совсем. Я понаблюдал за домом пару дней: режимы взрослых и детей не совпадали. Сначала я приписал это самостоятельности ребят. Но потом решил познакомиться с отцом поближе.