Виктор Дан - Когда плачет скрипка. Часть 2

– Анатолий Иванович, поступили материалы на Дробота. Они на столе…

Фесенко сразу зачитал сообщение вслух: “Дробот Валентин Павлович, 1965 года рождения, демобилизовался в октябре 1986 года. Нигде не работал. Вращался в кругах наркоманов. В декабре 1986 года задержан за попытку сбыта небольшого количества наркотических средств. Освобожден как выполнявший интернациональный долг в Афганистане. Готовилось решение о принудительном лечении от наркомании. Однако в январе 1987 года убыл в неизвестном направлении”.

– Теперь понятно, куда он дел свои золотые зубы, точнее коронки. Промотал на наркотики… Он их ставил в Афганистане на здоровые зубы из золота, добытого мародерством, – рассказал Михаил.

– Оригинальный способ контрабанды! – фыркнул Тризна. – Зато теперь он имеет хорошую, для нас, разумеется, примету.

– Нужно немедленно размножить его фотографию с описанием внешности и раздать всему оперативному и дежурному персоналу, в том числе ГАИ, – Фесенко нажал кнопку для вызова Тамары Борисовны.

Михаил направился на квартиру к тетке Ларисы, однако не застал ее дома. Он опустил в почтовый ящик вызов на 10:00 и вернулся в Управление. Почта еще не была выбрана, поэтому он был уверен, что утром беседа состоится здесь. Он надеялся на дополнительное психологическое воздействие этих угрюмых стен и узких длинных коридоров.

Материалы на Дробота уже были размножены и разосланы. Механизм розыска заработал.

Чтобы чем-то заняться, до конца рабочего дня оставалось полчаса, Михаил заглянул к экспертам НТО.

В лаборатории дактилоскопии работа кипела.

– Нашли что-нибудь? – спросил Михаил девушку, занятую сличением отпечатков.

– Нашли! Но официальное заключение будет только завтра утром. Еще много работы…

– Что же нашли?

– Левая ладонь Совенко на кафельной плитке кухни. Причем так высоко, что он не мог сделать это с пола. Вы понимаете, что это значит?!

– Еще бы! Он имитировал самоубийство старухи и случайно оперся рукой, когда поднимал тело.

– Понятно! Потом уничтожил следы на полу и доступных местах, а об этом забыл…

– У меня к вам просьба. Не задерживайте заключение…

– Как же! Задержишь! То Фесенко, то Тризна звонят каждые полчаса. Даже Манюня звонил из больницы. Они уже все в курсе…

– Извините за назойливость, я не знал!

– Ничего! Мы будем работать, пока не закончим. Завтра к десяти, не позже, получите. Зайдите к баллистикам. У них для вас что-то есть…

Выйдя из НТО, Михаил поспешил назад в Управление, чтобы успеть повидаться с Фесенко перед уходом того домой.

Тризна поймал Михаила на подходе к отделу:

– Миша! Где ты пропадаешь?! Тут такая наводка…

– Был в НТО. Сова, по-видимому, участвовал в убийстве старухи… И еще. В меня стреляли из пистолета армейского образца. Думаю, это мой старый знакомый…

– Мы уже знаем и сейчас не до Совы, тем более он в клетке с подбитым «крылом». Звонили из кассы Аэрофлота. Мой человек показал фотографию Дробота кассирам и одна из них его узнала. Он сегодня купил билет на самолет.

– Дата вылета, рейс?

– Все известно. Сегодня поздно вечером. Рейс ЯК-40 на Волгоград. С посадкой в Донецке и Харькове. Только не известно, где он выйдет.

– Почему он решил самолетом?

– В аэропорт ехать сорок минут, и он решил, что его не будут там искать. А почему, собственно, его должны искать?

– Ты сам все прекрасно понимаешь! Арестован Сова, который раньше или позже заговорит. Они могут быть связаны…

– Ну, теперь Сова должен расколоться непременно! Хотя, ближе к делу! Тебе дают машину и трех оперативников. Вы должны задержать Дробота в аэропорту. Надеюсь, ты не в обиде, что возглавляешь операцию. Ведь ты его лично знаешь, верно? Тебе проще его опознать…

– Верно, верно. У меня есть и личный счет к нему.

– Ты ничего не рассказывал!

– Когда-нибудь расскажу, хотя это только мои предположения… Так, когда будет машина?

– В 19:00 тебя заберут из гостиницы. После операции встретимся здесь в Управлении…

Оперативники вышли из машины метров за триста до здания аэропорта и разошлись в разные стороны, чтобы подойти к заранее обусловленному месту для каждого, хорошо зная обстановку.

Пятый и седьмой должны разместиться вне здания, четвертый внутри. У каждого радиостанция, замаскированная под плейер “Сони”. Это были поделки местного радиолюбителя из УВД. Каждая рация имела специальный микшер, который подавал на наушники или динамик музыку магнитофона до тех пор, пока на волне связи не появлялся модулированный сигнал. Тогда микшер автоматически “давил” музыку, и речь оператора проходила четко на фоне негромкой музыки. Это позволяло общаться почти не скрываясь от окружающей публики, используя условный “музыкальный” язык.

Ребята так и представились Михаилу: четвертый, пятый, седьмой.

Михаил пошутил:

– Шестой заболел?

– Шестого и тринадцатого не держим! – серьезным тоном ответил четвертый.

Михаилу сразу же вручили дубликат ключа зажигания. Неизвестно, как могла сложиться ситуация.

У всех троих коротко стриженые головы сидели на крепких шеях, что, по мнению Михаила, их демаскировало: типичные “качки”. Уже не важно, откуда: из милиции, или уличная банда из Новоселовки.

Для стоянки Михаил выбрал место поближе к зданию и развернул машину так, что с сидения водителя мог видеть вход в здание аэропорта. Несколько ступенек, освещенных лампами дневного света, были, как на ладони. Сгущавшиеся сумерки не мешали наблюдению.

Для начала следовало проверить связь:

– Сделайте заявки диск-жокею, сделайте заявки! – проговорил Михаил в микрофон. Ребята по очереди ответили.

– Четвертый блюз.

– Пятый рок.

– Седьмой вальс.

В машине было холодно. Михаил включил печку. Музыку радиостанции переключил на динамики автомобильного магнитофона, чтобы не сидеть в подозрительной тишине.

Проходящий мимо мог подумать, что персональный шофер ждет прибытия шефа и балдеет под тихую мелодию Патрисии Каас.

Вскоре тепло и музыка его несколько расслабили, и ему пришлось напрячься, чтобы не отвлекаться. Сначала перед глазами пошли картины воспоминаний о близких. Они были настолько яркими, словно кто-то проектировал домашнюю хронику на лобовое стекло автомобиля. Потом Михаил переключил внимание на девицу, которая фланировала вдоль фасада здания, разглядывая автомобили на стоянке. Его взгляд невольно привязался к длинным стройным ногам в светлых тонких колготках, открытым от сапог по “самое некуда”, как говорили у них в селе. Кожаная курточка до пояса и распущенные черные волосы, которые трепал довольно холодный ветер.

Вдруг она направилась в сторону Михаила, как будто уловила его взгляд. Скорее услышала музыку.