Виктор Дан - Когда плачет скрипка. Часть 2

– В таком случае рюмка – дополнительный боковой ход в лабиринте для следствия. Не пройдет уловка с самоубийством – получите Крамара с его замаранными потрохами.

– К такому выводу я и пришел.

– И начали изучать окружение Белостенной-старшей, что не понравилось преступнику, и он достал вас на дороге по наводке Письменного.

– Да, да. Общая схема правильная, а детали мы обсудим при следующей встрече.

Михаил вошел в азарт и сделал вид, что не понял вежливый намек на необходимость закончить визит. Он здесь по делу, и если Манюня устал, то пусть скажет об этом прямо.

– Последний вопрос. Тогда получается, что самый прямой путь к преступнику – через водителя машины, который вас сбил.

– Да, это так!

– Не могли бы вы вспомнить что-нибудь, что помогло бы найти этот злосчастный автомобиль?

– Сам понимаешь! Когда долго водишь машину, все делается автоматом, на уровне подсознания. За день разминаешься с сотней машин и ни одной не помнишь. Так и в этом случае. Если бы не было столкновения, то этот эпизод в моих мозгах не отыскал бы даже самый крутой гипнотизер. Тем более, я не хочу, чтобы кто-либо ковырялся в моих мозгах. Мы его найдем и так.

– Ну хотя бы какую-нибудь зацепку.

– Это какой-то короткий и очень грязный аппарат. По отпечаткам протекторов ГАИ предполагает, что был ЗИЛ. Тогда, скорее всего, самосвал. Он короче бортовой. И еще. Мне почему-то до столкновения запомнился запах навоза. Ветер был с востока, мне навстречу, то есть с его стороны? Даже у медсестер, которые меня готовили к операции и срезали одежду, недавно спросил: может, я наделал в штаны от страха. Нет, то был коровий навоз.

– Возможно с поля? Вывезли перегной перед пахотой. Моя теща купила корову, как только родился внук от старшей дочери. Не помню, говорил ли я, что они живут по соседству. Теперь я слышу издалека ее двор.

– Это я тоже просил проверить. Справа, по ходу моего движения, посадка и склон оврага, слева – поля подсолнечника. Его еще не убирали, поэтому до пахоты еще далеко.

– Тогда это колхозный самосвал, который возил с фермы навоз или перегной на поля. Его можно найти за неделю.

– Хорошая версия! Проверишь ее прежде всех.

– Уже поздно и мне пора уходить. А вам тоже нужно отдохнуть…

– Спасибо за все! Я на тебя надеюсь. Это дело здорово задело меня за живое, и в буквальном, и в переносном смысле. Не успокоюсь, пока не распутаем…

– До завтра!

– До завтра!

Досада Михаила по поводу того, что его оторвали от дома, после посещения Манюни сменилась острым возбуждением. В двухместном номере гостиницы он ужинал, не замечая вкуса, домашней снедью. Вторая кровать пустовала. Скорее всего, он будет жить один, что его весьма устраивало. Сегодня он не способен на общение с посторонними случайными людьми и может показаться замкнутым и невежливым. В голове роились версии и планы. Постепенно наиболее вероятные из них он перевел на язык конкретных действий на ближайшие дни и записал в блокнот. Список получился из семи пунктов:

1) Фесенко. Ознакомиться с папкой “М” (так Михаил назвал материалы Манюни). Решить вопрос о транспорте для поездок.

2) Инспектор ГАИ. Получить копии новых материалов и побеседовать для согласования действий.

3) Междугородная телефонная станция. Поискать канал утечки информации о разговорах с Хайфой.

4) Место аварии. Достать карту и побывать там.

5) Агропром. Адреса и телефоны колхозов и совхозов вокруг места аварии.

6) Спортзал и тир. Получить пропуск для тренировок.

7) Валера и соседи. Поговорить еще раз.

Фесенко встретил Михаила приветливой улыбкой и жестким рукопожатием. Сразу выдал папку и ключ от комнаты, где недавно сидели практиканты. Поговорить обещал сразу после утреннего совещания.

Папка оказалась тоненькой: вырезка из газеты, копии двух стенограмм разговора с Крамаром на нескольких страницах, листок бумаги и два незавершенных фоторобота. Один из них, более полный, показался знакомым. На нем было написано карандашом “Зуб”, не то кличка, не то фамилия. На другом стояла надпись “Сова”.

Листок содержал номер телефона, как оказалось, руководителя группы по борьбе с наркотиками. Нужно было расспросить об этих фотороботах Манюню. Михаил оставил стенограммы напоследок и стал читать фельетон, который оказался довольно короткой, но ядовитой, скорее репликой, чем фельетоном. Но, чтобы никто не сомневался, под заголовком жанр был обозначен явно.

В фельетоне вкратце перечислялись известные по старым материалам факты: убийство Ларисы, попытку выкрасть гроб, эксгумацию, беременность, убийство Белостенной-старшей и побег Крамара за границу. Последний факт якобы полностью изобличал Крамара как виновника всех убийств, а хваленый следователь проявляет медлительность и допускает ошибки, граничащие с некомпетентностью. О весьма вероятном знакомстве автора с записью или стенограммой телефонного разговора свидетельствовали две фразы.

Первая: “Разговор иногда напоминал не допрос, а светскую беседу с пассажами на метеорологическую тему”. В этой фразе Манюня подчеркнул слово “иногда”. Позже при чтении стенограмм Михаил обнаружил два места, где упоминалась погода. Они также были подчеркнуты.

Вторая: “Знаменитый следователь опустился до того, что принимал советы беглого преступника поискать в окружении жертвы настоящего виновника”. В этой фразе Манюня подчеркнул слова “настоящего виновника”. Они были во второй стенограмме.

Михаил прочитал стенограмму и понял, что заставить Крамара признаться можно было бы только здесь по горячим следам, пока он не обрел психологическое равновесие. Вероятно, родственники оплатили адвоката, и он с ним хорошо отрепетировал свою “партию”. Крамар сильно выиграл морально в глазах израильской общественности и суда, согласившись на беседу и ответив на все вопросы.

Возможно, есть хоть какие-то бреши в его обороне. Михаил стал читать еще раз.

М (Манюня): Благодарю вас за то, что вы проявили законопослушание и явились по нашему вызову на данную телефонную беседу.

К (Крамар): У меня нет повода прятаться от советского правосудия.

М: Вы остались гражданином СССР?

К: Пока да, но я попросил политического убежища.

М: Мы вам еще не предъявляем обвинение в каких-либо преступлениях. Данная беседа должна рассматриваться как предварительная. Потом, ведь речь идет о событиях, которые квалифицируются как уголовные преступления, а не политические. Своим бегством вы значительно осложнили свое положение.

К: Не думаю. В методах советских правоохранительных органов я усматриваю признаки нарушения прав человека, а это уже политический вопрос. Здесь же я могу рассчитывать на полноценную защиту своих прав. И вам не доказать мою вину за счет косвенных улик. Мне не хочется повторить судьбу Ярмака.