Александра Маринина - Безупречная репутация. Том 1 [litres]

Но, как бы там ни было, всё завершилось благополучно. У Борзуна появился железный повод отделаться от следователя, которого ему навязали откуда-то не то сверху, не то со стороны, а полковник Сорокин стал кредитором начальника МУРа, входящего в клан противников. Аванс за организацию дела Сорокин уже выплатил, осталось отдать остальную сумму вместе с флешкой. Таково условие. Интересно, зачем им запись допроса?

Впрочем, Сорокину казалось, что ответ понятен. Он сам руководитель и знает, что задача начальника не только в том, чтобы раздавать указания, но и в контроле исполнения. И второе не менее важно, чем первое. Контролировать нужно не только саму деятельность подчиненных как таковую, но и ее эффективность, иными словами: результат. Работал-то ты, мил человек, старательно, дисциплину не нарушал, законы и инструкции соблюдал, а вот что получилось-то в итоге? Как говорится, «главное – чтобы костюмчик сидел». Корпел днями и ночами, обмерял-вымерял, чертил-кроил, старался, а как сметали – так в обморок упали, никто такое уродство носить не станет. Скорее всего, тот, кто организовал исполнение заказа, хочет лично посмотреть, что из всего этого получилось, чтобы извлечь опыт и учесть ошибки на будущее. Вполне объяснимое желание. Если люди оценивают свою работу такими бешеными суммами, то хотят, чтобы все было выполнено идеально и привело к достойному результату.

Достав из ящика стола «чистый» телефон, который ему дали, когда он передавал аванс, Сорокин быстро отстучал сообщение: «Готов. Жду указаний». Ответ пришел через пару минут и содержал инструкцию о том, где и когда оставить пакет с деньгами, флешкой и этим самым телефоном. Выезжать нужно было прямо сейчас, и Валентин Евгеньевич порадовался, что остался в управлении, не сорвался домой, когда генерал его отпустил наконец. Хоть время и позднее, двенадцатый час уже, но лучше завершить дело и закрыть вопрос. Встретить завтрашнее утро без «хвостов» и долгов.

«Перестраховываются, – подумал полковник, запирая дверь служебного кабинета. – Не только симку, но даже и трубку, выданную для связи с ними, хотят сами уничтожить, мне не доверяют. Что ж, это правильно и без обид. Доверие – наш враг, доверять нельзя никому».

Спать легли часа в три ночи. У Насти не было сил пересказывать Леше всю эпопею с допросом и последующими извивами ситуации, но она понимала, что промолчать нельзя. Это будет неправильно. Нужно собрать себя в кулак и выдержать разговор с мужем, самым близким ее другом.

– Ася, на тебя смотреть страшно, краше в гроб кладут, – заметил Чистяков. – Хочешь, поговорим завтра? Я же вижу, что ты уже никакая. Тебе выспаться надо.

Она была благодарна за это предложение, и очень хотелось согласиться. Но Настя Каменская слишком хорошо помнила стыд, который испытала много лет назад, когда внезапно осознала, что невольно манипулирует Лешкой, то делясь с ним своими служебными проблемами, то отмалчиваясь. Он всегда разумно относился к тому, что она по понятным причинам очень мало что может рассказывать, молча страдал от того, что, как ему казалось, между ними из-за этого нарастает отчуждение, и мгновенно приходил в прекрасное расположение духа, если Настя делилась с ним хотя бы чуть больше, чем обычно. Она долго умудрялась не видеть этой чудовищной картины, но когда увидела и поняла, немедленно сделала выводы и постаралась изменить ситуацию настолько, насколько это было возможно. Теперь же, по прошествии многих лет, особенно после ухода с государственной службы, полная открытость обоих друг перед другом стала нормой, нарушать которую Насте не хотелось ни при каких обстоятельствах. Любое «поговорим потом» звучало для нее как «отстань, не твое дело», а такого в отношениях с любимым мужем она допустить не могла. Даже если невыносимо устала. Даже если температура под сорок. Даже если она будет умирать, она всё равно всё расскажет сразу.

Рассказ получился длинным, но дался ей намного легче, чем Настя ожидала, ведь теперь не нужно было контролировать себя, думать параллельно и напрягаться. Потом они еще пообсуждали случившееся, попутно съев все продукты, предназначенные для завтрака и частично – для обеда.

Кроме нескольких звонков от Чистякова, Настя видела в телефоне отметки и о других неотвеченных вызовах, в том числе два – от Стасова. Она решила, что перезвонит ему позже. «Если бы что-то невероятно важное или срочное, он написал бы сообщение с требованием немедленно связаться, а коль никакого сообщения нет, значит, дело терпит», – решила она, когда проверяла телефон, выходя из здания УВД. А уж разговор с Большаковым заставил ее полностью забыть о Стасове. Вспомнила о начальнике только среди ночи, ложась спать. «Ну и ладно. Завтра. Всё завтра».

Голова была мутной, мысли начали путаться и разбегаться, как тараканы по углам, сосредоточиться становилось все труднее. Накануне ей удалось поспать совсем немного, просидела полночи с Леонидом Петровичем на кухне, сейчас уже скорее утро, нежели вечер, и Настя была уверена, что заснет крепко, выспится сладко и встанет только ближе к обеду.

Но не случилось. Проснулась она рано, даже жаворонок Чистяков еще крепко спал, но что самое неприятное – проснулась Настя Каменская в отвратительном расположении духа. Настолько отвратительном, что даже испугалась: по сравнению с нынешним состоянием вчерашнее ощущение «противного и мерзкого» казалось просто-таки детским праздником.

Она какое-то время еще лежала в постели, боясь разбудить мужа и надеясь снова уснуть, но ничего не вышло. Гадкое и вонючее чувство нарастало, становилось тяжелее и давило на каждую мышцу, каждую клетку тела. «Надо встать, надо встряхнуться, надо что-то сделать», – вяло думала Настя и продолжала лежать. Уговорила себя, что долежит до будильника, чтобы Лешка нормально выспался, потом спохватилась: какой будильник? Сегодня суббота, нерабочий день. Это, конечно, не означает, что профессор будет валять дурака, он будет работать, но не в институте, а дома, и никакого будильника не предвидится до самого понедельника. «Не буду вставать, пока он сам не проснется», – разрешила себе Настя, испытывая некоторое облегчение.

Дальше стало хуже. Алексей проснулся, а она и не думала вылезать из постели. Леша отнесся с пониманием, предложил принести кофе в спальню, Настя собралась благодарно улыбнуться и вдруг поняла, что не хочет. Не хочет улыбаться, не хочет кофе. Вообще ничего не хочет, кроме одного: отвернуться лицом к стене, никого не видеть, ни с кем не разговаривать.

– Отдыхай, старушка, – мирно произнес Чистяков и вышел из спальни.

Она слышала, как он одевался в прихожей, потом забряцали ключи на связке, щелкнул замок входной двери. Лешка ушел куда-то. Куда? Ей было все равно. Надолго ли? Когда вернется? Это тоже почему-то было безразлично. Не двигаться и молчать – вот единственное, чего она сейчас хочет.