Юлий Лурье - Встречное движение [Психологический детектив]

— Что печатаете, Алексей Семенович? — весело, чтобы оправдать нахальное свое заглядывание, спросил Макасеев.

— Слова, слова, слова, — весело же отозвался Левин.

— Сразу на двух машинках? — Макасеев подмигнул Левину.

— То есть? — не понял тот.

— На этой, я вижу, — прозу, а на той, что взяли в прокате?.. Алексей Семенович в задумчивости опустился на стул.

— Э-ге, — невольно подумал Макасеев, — неужели все-таки…

— Что еще натворил этот сукин сын?! — вдруг с яростью спросил Левин.

Ах, как хотелось Макасееву остаться порядочным человеком, но искусство следствия требовало жертв, и поэтому, ни на йоту не усомнившись, он сказал, глядя прямо в глаза Левину:

— Его убили…

Алексей Семенович недоверчиво посмотрел на Макасеева.

— Вы уверены? — с… усмешкой спросил он.

— Уверен! — ответил Макасеев, поражаясь тому, что все, кто знал Игоря, не верили в возможность его смерти.

— Кто вы?! — Алексей Семенович резко поднялся и оказался в столь непосредственной близости от Макасеева, что тот ощутил его дыхание.

— Я — следователь по особо… — отступая, начал он.

— Нет, — не дал ему договорить Левин, — вам нечего делать в моем доме!

— Простите, у меня дело, это моя обязанность…

— Нет! — закричал старик. — Я не хочу иметь ничего общего с вами!

— Вы обязаны, никто не интересуется вашим желанием! — строго сказал Макасеев.

— Ах, вы мне еще и грозите?! Вон! Я уже свое отсидел! Я больше не боюсь вас!

— Хорошо, — сказал Макасеев, — коли так, вызову вас официально повесткой, а не придете — обяжу приводом! Вы должны помочь нам в розыске убийцы!

И, повернувшись, вышел. Он шел по длинному коридору решительно, но медленно, надеясь, что ярость, порожденная страхом, пройдет и старик сам окликнет его. Однако только неразборчивая брань неслась ему вслед.

Оказавшись на улице, Макасеев нахлобучил шапку, поднял воротник и стал ловить такси, но вдруг услышал знакомый голос и обернулся: в темноте он разглядел на балконе раздетого, перегибающегося через заснеженное ограждение и что-то кричащего ему Алексея Семеновича. Макасеев опустил воротник, сдернул шапку, наклонил голову вбок…

— Это вы, — кричал ему Левин, — вы убили его! Слышите, вы!

…Шли дни. Светлан не появлялся. То ли томил меня неведением, то ли опять загремел года на два… Впустую простаивала прекрасная квартира с высокими потолками, кафельной ванной, детской, столовой и, наконец, кабинетом, где — на своем обычном месте — оказались деньги, много денег…

Первое время я каждый вечер возвращался ночевать на Преображенку, потом перестал искать встречи со Светланом, решив, что свою миссию он уже выполнил, высказав вслух ИДЕЮ, которая и страшила меня, и находила в душе восторженный отклик.

Да и что должен чувствовать сработанный топором и ножом деревянный человек, узнав о маленькой запертой дверце, за которой иная, непрожитая, а главное — человеческая жизнь?! Страшиться, печалиться, надеяться и вдруг прийти в неописуемый восторг, поняв, что ключом к дверце является… он сам!

Я не буду подробно описывать, что делал в эти дни, чем занимался — скажу одно: уходя, я хотел проститься с теми, с кем прошла моя жизнь, ее лучшие и нелучшие годы… И первым делом раздобыл новый адрес Стеллы, но, выйдя на Сретенку из Просвирина переулка, где от прошлого и людей, его населявших, не осталось и следа, я решил отложить визит к ней.

На следующий день с папкой, туго набитой уже скрепленными сюжетом письмами к Гретте, я отправился к Фрэду; звонил ему из разных телефонов-автоматов; дозвонившись и не называя своего имени, а лишь напомнив о папе и Грейс, попросил о встрече, после чего, порвав визитную карточку на мелкие части, разбросал по разным урнам.

Едва стемнело, Фрэд послушно явился в подворотню папиного дома, еще не зная, предстоит ли ему попасться на крючок госбезопасности или удовлетворить порочную свою страсть… Менее всего ожидал он, что я всучу ему папку и попрошу передать, если получится, моей любимой Грейс…

— О, это можно, — он прикинул папку на вес, — это проще, чем вывезти отсюда вас…

— А если не получится, — не поддержав шутливый тон Фрэда, упрямо продолжал я, — если не получится передать, то, может быть, получится опубликовать!..

— О, это возможно, но намного сложнее, чем вывезти отсюда вас, — усмехнулся он.

…Вежливо отклонив предложение Фрэда закончить так славно завязавшийся вечер в валютном баре гостиницы «Гранд-отель», я поехал на Стрелецкую улицу постоять под окнами Гретты — мне казалось, что занесенные снегом с темными крестовинами рам окна должны напоминать надгробия на заброшенном, замерзшем Минаевском кладбище, куда, рядом с дедом-генералом, Дебора и Гретта отказались лечь… И отказали мне.

Но окна были освещены, там мелькали тени… Подняться, позвонить два раза, жениться на той, что откроет… ребенка назвать Греттой…

Разозлившись на самого себя, я поймал такси и после недолгого колебания назвал адрес — Преображенка. И угадал: Светлан уже ждал меня. Я бросился к нему.

— Соскучились? — ухмыльнулся он. — На такси разъезжаете?..

Я сообщил ему о возможности поселиться у Сарычева.

Он никак не отреагировал, просто кивнул.

И ни слова о нашей ИДЕЕ, о плане. Может быть, он считал это обычным трепом?! Но нет, когда я показывал ему расположение квартиры Сарычева и завел в детскую, Светлан плюхнулся на мою кровать, опустил на пол баул, который до того не выпускал из рук, и сообщил, что будет спать здесь.

— А вы привыкайте жить где попало… — добавил он.

И зачем только он дразнил меня?

Впрочем, из туалета он вышел в хорошем расположении духа, хотя и какой-то задумчивый.

— Вот вы не поверите, — сказал он, — у меня в детстве клозет был еще лучше, чем у вас! Квартира меньше, а клозет больше. И с витражным окном, видели когда-нибудь такой? То-то же…

— Барон, — про себя подумал я, — точно: Барон из «На дне».

— Ничего подобного! — угадав мои мысли, возмутился он. — Мой отец, знаете, кем был?! Не знаете! Тогда и молчите! И меня, даром что я — бастард, а может, как раз и поэтому, чертовски любил… Специально в командировки ездил, чтобы к нам с мамой заехать… Выйдет на нашей станции, отметит остановку у дежурного и к нам: навезет всего, разоденет меня, расфуфырит и фотографировать — он так скучал, что целое кино из моих фотографий снимал… Можно сказать, что я, хоть и тайно, но на его глазах рос… Да вы что, не верите?

Я пожал плечами.

— Не верите?! — с угрозой повторил Светлан и, решительно раскрыв баул, достал оттуда большой черный фотоконверт. — Так вот вам фотография моего отца!

Я вытащил из конверта фотографию, окантованную в простенькую рамку: со снимка на меня смотрели мальчик-школьник с застывшим выражением лица и его незамысловатая мама.