Илья Рясной - Мокруха

— С опросом местных жителей и разными осмотрами пусть возятся местная милиция и областной розыск. Нам же надо поднажать на контингент. Не может такого быть, чтобы ликвидировали атамана и никто ничего не слышал.

Обговорив все вопросы с начальником областного уголовного розыска, Норгулин и Рудаков отбыли в город.

Следующий день ничего не дал. На совещании начальника УВД ответственные товарищи строили умные лица и говорили что-то об отработке версий, оперативных планах, дельного никто предложить не мог. Из окрестных жителей никто ничего не видел. Баллистическая экспертиза показала, что стреляли из двух автоматов АКС-74-У. Оружие не найдено. Гильзы и пули направлены в российскую пулегильзотеку.

Вечером проходило совещание в отделе по борьбе с бандитизмом. «Жегловцы» собрались в маленьком кабинете Норгулина, яблоку было негде упасть, на всех не хватило стульев, и ребята сидели на подоконнике, стояли, прислонившись к стене. Совещание походило на обычный базар. Норгулин никогда особо не нажимал на дисциплину, давал каждому высказывать свои соображения. Ребята горячились, спорили, перебивали друг друга. Нередко именно из споров извлекалось рациональное зерно.

— Проделки конкурентов, — говорил старший опер Васютин. — Последнее время у Медведя были проблемы с азерами.

— Вряд ли. У Медведя с азербайджанцами мир, — посыпались возражения.

— А я говорю, они поцапались несколько дней назад. Но из-за чего — не знаю.

— А мог и Кувалда расквитаться. Надоело платить в общак и уступать сферы влияния. Нанял команду со стороны.

— Почему со стороны?

— Его киллеры к этому непричастны. Мы с операми из убойного отработали каждого — не подходят. Да и не по зубам им так красиво обделать такое дельце.

— Да, они дело только обгадить могут.

— С Котом встречались?

— Понятно, встречались. Ты у нас один, что ли, умный? Делает удивленные глаза и только вздыхает — какая же сволочь покусилась на такого прекрасного человека и гражданина, каким был Михаил Леонидович Дубровник.

— Вот что, добрые люди, — сказал Норгулин, постукивая ручкой по столу, — надо быстрее разобраться в ситуации. Если у них откроются боевые действия…

— Сезон охоты на носорогов.

— Точно… Это далеко зайдет — мы только и будем что успевать трупы собирать.

— А что, в городе проблемы с труповозками? — загалдели ребята.

— Им надо бы за городом военный полигон отдать в аренду. Как разборка — пускай туда едут.

— А что? Можно даже оружие напрокат давать. Чем больше они друг друга уделают — тем лучше. Лишь бы посторонние случайно не пострадали.

— Все равно мы обязаны знать, кто, в кого и за что стреляет, — резюмировал Павел Норгулин. — Чувствую, в городе происходит что-то из ряда вон выходящее. И мы еще нахлебаемся полной мерой.

Следующим утром Рудаков, переговорив в пивной с источником, направился в кабинет начальника.

— Все встало на свои места.

Тот внимательно посмотрел на него.

— Говори.

— Медведь схлестнулся с какими-то отморозками из молодежи. Они заманили его в ловушку и уделали.

— Какие отмороженные?

— Знаю только одного — некоего Глена. Глинского.

— Опять эта крыса появилась.

— Ты с ним сталкивался?

— Не поверишь: его отец был зам по оперчасти Заречного РОВД.

— Яков Михайлович?

— Он самый. Мужик был отличный, настоящий опер, — вздохнул Павел. — Эта гнида его в могилу свела. Тогда, лет восемь назад, известное дело было. Глен наворочал. Суд, однако, его освободил. Но чуяла моя душа, что эта скотина не угомонится. Когда же таких тварей отстреливать начнут?

— Скоро, — сказал Рудаков. — Уж его-то, попомни мое слово, пристрелят в ближайшее время. Вся братва на него охотится, чтобы ему устроить муки святого Себастьяна.

— Я бы сам его с удовольствием придушил.

— За нас постараются. Подождем.

— Нечего ждать. Нам надо его найти и… И сдать уркам. Пусть они его сами уделывают. Он сильно зажился на земле.

Йошка Тейфер привык скитаться. Свою жизнь он вспоминал как бесконечную дорогу, череду городов, лиц.

В 1956 году всем цыганам выдали паспорта и приписали их к определенным местам жительства. Авторы этой идеи надеялись, что подобные меры приучат цыган к оседлой жизни и общественно полезному труду на благо социалистического общества. Ничуть не бывало… В конце семидесятых был принят закон, по которому ребенок родителей, не имеющих гражданства, родившийся на территории СССР, автоматически становился его гражданином. У цыган появились обязанности перед обществом, которых они раньше не знали. Когда Йошке исполнилось восемнадцать лет, его призвали в армию. Служить его направили в стройбат. Служба пришлась ему совершенно не по вкусу. Его свободолюбивая натура взбунтовалась… Месяца через три он увел лошадь из соседнего со стройбатом колхоза, продал ее в райцентре и ударился в бега. Попросту — стал дезертиром. Он был объявлен во всесоюзный розыск.

Подобный оборот дела Йошку нисколько не огорчал. Соответственно документам у него было четыре имени. Притом все документы были подлинными. Фокус освоен цыганами много десятилетий назад. Когда в кочующем таборе рождается младенец, родители в каждом «попутном» сельсовете получают на него свидетельства о рождении на разные имена. Когда цыган подрастает, на основании разных свидетельств выписываются и разные паспорта.

Второе свое имя Йошка замарал приговором к двум годам принудительного труда на стройках народного хозяйства. И опять-таки за кражу лошади. Точнее, двух лошадей. Таким преступлением можно только гордиться. Попрошайничество, карманные и квартирные кражи, мошенничество — это у цыган удел женщин. Мужчина должен или вообще ничего не делать, кроме как держать в крепких руках жену, заставляя ее работать, или заниматься делами, достойными мужчин. Угон лошадей как раз и относится к числу таких дел.

По третьему паспорту Йошка получил два года лишения свободы за наркотики. Прикупил для себя и родственников чуток анаши — килограммчика так два, но то ли продавец оказался стукачом, то ли просто не повезло, через десять минут после сделки его со всей упаковкой взяла милиция. Во время следствия те его две личины не выявились. Следователь не имел никаких подозрений относительно его личности, а потому дактилокарту на проверку в Москву не отправлял. После вынесения приговора Йошка сбежал — помог счастливый случай. Его конвоировали вместе с двоюродными братьями Татарчуковыми — Мишкой и Пашкой. Им только что определили по восемь лет за разбойные нападения. Они тоже были цыганами. Сидеть им хотелось не больше, чем военнослужащим стоять в карауле в тот жаркий, бесконечно длящийся день. Солдатики и их начальник-прапорщик по дороге от суда в следственный изолятор с радостью отоварились двумя бутылками водки, на которые им с готовностью дали деньги братья — их перекинули родичи в суете после вынесения приговора.