Илья Рясной - Мокруха

— Несколько жестковато — за угон к стенке, — согласилась Светлана.

— Нет, не жестковато. Есть правила игры. И честно сказано — нельзя их нарушать, поплатишься головой. Нормальному человеку, который соблюдает правила, они ничем не грозят. А вот если ты вор, насильник и убийца — тут с тобой разговор другой. Предупреждали? Предупреждали. Получи на всю катушку и не возмущайся.

— Старый спор о тяжести наказания и уровне преступности! — сказал Норгулин, зевая.

— Ага. Этот спор криминологи выдумали. Это же надо додуматься — тяжесть наказания не влияет на уровень преступности. Чистейшая же подтасовка, любой практический работник знает это по своему опыту. Этим же шарлатанам нужно диссертации защищать — строят какие-то графики, липовую статистику гонят.

— Карманников вспомнили английских, — поддакнул Норгулин, отхлебывая чифиря.

— Ага. Видите ли, столетия назад, на площадях в Англии, где казнили карманников, их коллеги в это время резали кошельки… Никто почему-то не говорит, что это была эпоха страшнейшей нищеты в Англии, когда не залезть к ближнему в карман означало наверняка погибнуть с голодухи. При таких условиях угроза виселицы вряд ли кого может удержать от воровства. Сейчас я что-то не видел, чтобы кто-то из бандюг пошел с голодухи рэкетом заниматься. Им охота пожить роскошно и ничего при этом не делать. Вот тут-то он и должен вспоминать команду «место!». Почему расстреливать убийц и сажать на большие сроки разбойников негуманно, а позволять превращать жизнь простых людей в ад — гуманно? Кто мне объяснит?

— К прошлому зовете, товарищ майор, — хмыкнул Норгулин. — К сталинизму и фашизму… А чего, так тебе любой истинный демократ скажет.

— А чего он еще скажет? Есть в мире места, где женщина может в бриллиантовых серьгах гулять по любому району без страха быть ограбленной, изнасилованной, убитой. А есть места, где носа из квартиры не высунешь, где дети могут вырасти у тебя, если только вошли в какую-нибудь из молодежных банд, которые держат район. Эти хреновы гуманисты приведут рано или поздно, если им не дадут по рукам, западную цивилизацию к гибели. Есть уже страны, где на почве наркоты началась генетическая деградация, где любая заезжая сволочь творит что захочет. И кто выживет: эти страны или тот же Китай, арабские государства, где за наркоту головы секут?

— А, в Арабские Эмираты захотел, — улыбнулась Света.

— В гробу я их видел, Эмираты. Но у них шансов не продуть позорно одну из самых страшных войн двадцатого века — войну с преступностью — гораздо больше. Вон ребята в Египте были недавно по обмену опытом. В любое время можешь гулять по городу, где хочешь — никто тебе грубого слова не скажет. Пашечка, ты бы ночью много по Нью-Йорку нагулял? Если с преступностью не бороться со всей жестокостью, она превратит нашу жизнь в настоящее Чистилище наоборот. Тридцать две тысячи умышленных убийств в России за год да еще чуть меньше тяжких телесных, повлекших смерть. Считай — пятьдесят тысяч. А если и пропавших без вести добавить — тут уж к сотне тысяч жертв в год приблизится. Это что, не геноцид собственного народа? Почему эти ублюдки, пекущиеся о правах преступников, не заинтересуются этими цифрами? В год только убийцами уничтожается, по численности, город! А сколько становятся калеками, остаются без имущества?

— Выдюжим. Пока в строю такие герои, как Рудаков и его товарищи, у нас есть будущее и врагу нас не сломить. — Норгулин зевнул и отодвинул от себя стакан с чаем. — Утро уже, а мы мировые проблемы обсуждаем. Спать охота. Что у нас за работа такая — все время по ночам?

— Надо, чтобы «стрелки» с утра забивались, тогда бы мы их к вечеру отрабатывали, — заметил Рудаков.

— Даже если Ельцин такой указ издаст — все разборки только до двенадцати утра, все равно никто не выполнит. Никакие указы не выполняются. — Норгулин потянулся…

Зазвонил телефон.

— Кто это в восемь утра? — Норгулин поднял трубку.

— Норгулин… А, это ты, Гоша. Откуда узнал, что я на работе?.. Говоришь, я всегда на работе… Так. Понятно… Ясно. Ну, спасибо, порадовал… Приезжай в гости… Ах, тебе и в Москве хорошо… Ну, тогда бывай…

— Чего там? — спросил Рудаков.

— Глен объявился…

Скрываться, бежать, шарахаться от каждой тени, ежиться от каждого взгляда человека в милицейской форме — испытание не из легких. Глену удалось добраться до Москвы и встретиться с Углом. Того прибытие Глена не порадовало. Он знал, что почти вся банда находится в изоляторе, кроме Цыгана, который исчез в неизвестном направлении. В глазах Углова Глен не оправдал оказанного ему доверия. Но он еще мог быть полезным. Поэтому Угол пристроил его на незасвеченную квартиру. Пообещал что-нибудь придумать. Вскоре Глен получил новый паспорт, с которым почувствовал себя гораздо лучше.

Вчера Угол назначил встречу. Он намекнул, что неплохо бы Глену прокатиться на Запад, где обосновалось немало народу из уголовной братвы. Поведение некоторых из них оставляет желать лучшего. Кое-какие навыки Глена могли бы пригодиться.

Глену не верилось, что он вырвется отсюда. Что опять окажется на коне. Но все шло к этому.

В приподнятом настроении он подошел к зданию станции метро «Белорусская». Доехать до метро «Речной вокзал», найти машину «жигули» под известным номером, сесть в нее. Привезут куда-то на запасную хату Угла. Встречаться принародно им было нельзя, поскольку милиции могло быть известно об их связи.

Когда Глен спускался вниз на переполненном эскалаторе, он представить не мог, что всего какая-то пара минут осталась до, пожалуй, самой неожиданной встречи в его жизни. Судьба теперь вела свой отсчет на мгновения.

На перроне толпилось много людей. Поезда уже не было четыре минуты, но москвичи привыкли, что работавшее еще несколько лет назад как часы московское метро все чаще и чаще дает сбои. Глен подошел к краю платформы и посмотрел в черный зев туннеля. Ему нравилось смотреть, как вдалеке начинает разгораться слабый, играющий на рельсах свет, как он расползается, и наконец из тоннеля неудержимой мощью вырывается лязгающий поезд, который, кажется, не может остановить ничто. Но вместе с тем он замирает, как огромное послушное животное, распахивает двери, выпуская пассажиров и забирая новых.

Поезд приближался. Придется поработать локтями, чтобы забраться в переполненный вагон. Глен отступил на шаг от края платформы, и тут его будто что-то толкнуло изнутри. Он обернулся и увидел перед собой темные, расширенные глаза, которые выражали слишком многое. В этих глазах жило его прошлое…

Сколько уже лет минуло после того, как однажды вечером Глинский предложил Индюкатору:

— Давай отдерем Нинку в подвале. Что-то много из себя корежит.