Мишель Бюсси - Следы на песке

– Не спите, Алиса?

– Нет… А вы?

– Ну… Я спал. Захотел пить… Увидел свет.

Наступила пауза длиной в полет падающей звезды.

Ник никогда не видел Алису в таком неглиже , разве что в день взрыва. Розовая футболка с лохматым серым щенком соблазнительно обтягивала идеальные формы.

Господь всемогущий, как же она хороша. Выглядит на восемнадцать лет! Если тебе больше нечего сказать, остается только стратегический подход. Возвращайся в постель и предайся фантазиям. Ты четыре часа не спал, да и награду уже получил.

– Ну ладно… Доброй ночи, Алиса. Завтра нас ждет работа.

– Вы правы. Я тоже попробую заснуть.

– Что вы там увидели, Алиса?

Она обернулась и посмотрела на него – нежно, как спаниель, вышитый на ее футболке.

– Ничего… Ничего важного. Может, астероид В-612.

– Не понял.

– Астероид В-612. Не пытайтесь вспомнить, Ник, вы не поймете.

Теперь она принимает меня за умственно отсталого.

– Слушаюсь. Вашему шоферу недостает мозгов, лучше ему уложить их спать, а то мало ли.

Алиса улыбнулась.

– Нет, Ник, дело совсем в другом.

Хорнетт закатил глаза, чтобы не пялиться на грудь Алисы под розовой тканью.

– Значит, я для вас недостаточно романтичен?

– Перестаньте, Ник. Вы – взрослый, потому и не можете понять.

Взрослый? О да, все мое существо это чувствует. Но и ты, Алиса, не девочка.

Он взял себя в руки и спросил почти веселым тоном:

– Итак, взрослые люди не способны разглядеть астероид?

– Увы… Вы читали «Маленького принца»?

– Мой черед сожалеть. Я и литература, особенно французская…

– Между прочим, «Маленький принц» был написан в Нью-Йорке. На французском языке, тут вы правы. Никто на свете не писал ничего прекрасней. Это книга… о счастье – несмотря на ужасно грустный конец. О надежде – хотя свет она увидела в сорок третьем, а вскоре погиб Лаки.

– А какое отношение к книге имеет астероид?

– Там живет Маленький принц. Когда Сент-Экзюпери становится грустно, он смотрит на небо и вспоминает друга, который вернулся жить на свою звезду. Печально и радостно, понимаете? У каждого ушедшего есть собственная звезда.

Тед Силва боролся со сном. Получалось плохо, уж слишком удобным был салон его «кадиллака». Он выбрал эту модель, предвидя частые отлучки из Вашингтона.

Вот ведь идиотство! – думал Тед. Плевое дело – одна машина, всего одна на пустынной парковке. Сломавшаяся тачка – примитивно, однако надежно. И Эмилия Арлингтон наверняка предпочитает эффективность дешевым эффектам.

Тед устал, его вымотала медленная езда. Время позднее, погасит она когда-нибудь этот чертов свет или собирается торчать всю ночь на балконе! Удумала тоже – любоваться звездами, даже не одевшись по-человечески. Чокнутая баба!

А этот детектив? Почему не затащил блондиночку в постель? Развязал бы мне руки. Ну что за невезение – наткнуться на единственного вашингтонского детектива-педика.

Тед сделал глоток воды, обтер лицо и вернулся к чтению профессионального журнала американских парикмахеров, его заинтересовали сушки-колпаки.

Ноябрь 1964

Топика, штат Арканзас

Ральф Финн лежал в супружеской постели и тоже не мог заснуть.

Дверь открылась, он услышал перешептывания, но слов разобрать не мог.

– Тсс, Барри, не шуми, тут мужик спит.

– Да пошел ты… не раздеваться же мне в темноте.

– Совсем рехнулся? Уже полночь…

– Плевать, идет война!

Барри зажег свет.

– Эй, Джим, ты только погляди, какие шаловливые у этого типа ручонки.

– Что?

Барри бежал по коридору и барабанил в двери:

– Ребята, сюда, в нашей каюте онанист! Клянусь, это правда. Дрочила, дрочила!

Ральф проснулся в липком поту. Барри и Джим давно его не посещали. Лежавшая рядом жена тихонько посапывала во сне, она ни о чем не подозревала, не знала ни той давней истории, ни идиотского прозвища. И слава богу, Ральф сгорел бы со стыда.

Да, война тогда казалась ерундой по сравнению с последовавшими днями. В любой группе есть свои коды, ориентиры, выражения, клички, анекдоты – именно так люди сплачиваются.

Дрочила.

Эта дурацкая история объединила остальных и сплотила. Против него.

Позже Ральф прочел, что мастурбируют 86 % мужчин. То есть 86 % мужчин признались в этом социологам. А сколько еще не признались? Получается, подавляющее большинство. Да еще учесть, что опрос проводили в мирное время, когда вокруг мужчины полно женщин, которые не всегда говорят «нет». Во время войны все было иначе, подружки, невесты и жены остались за океаном. Ральф был уверен, что почти все рейнджеры на том десантном боте мастурбировали, чаще или реже. Ему просто не повезло – его застукали.

Теперь, по прошествии лет, он не мог не признать, что первые несколько дней команда отпускала на его счет сальные шутки, а потом прозвище стало всего лишь прозвищем, таким же, как любое другое – Микки, Барли или Тарзан. Мало кто знал его имя и фамилию, для ребят он был просто Дрочилой, а некоторые придурки считали, что это и есть фамилия. Ральф Финн попробовал повернуться на бок, чтобы уснуть, но голоса не оставили его в покое, повторяя на разные лады: «Кофе, Дрочила?», «Покер, Дрочила?»…

Иногда они хотели спасти ему жизнь: «Берегись, Дрочила!», «Вперед, Дрочила, я тебя прикрою!» К несчастью, сам он к прозвищу так и не привык, вот и ранен был во время высадки, потому что оборачивался – против воли, – услышав прозвище, и отвечал, и улыбался.

Рейнджеры не понимали этого. В школе, в летнем лагере от завода отца он никогда не ходил среди робких, не был изгоем, его не дразнили за то, что он медленно бегает, писается в кровать или часто плачет. Ральф не понимал, что значит быть отверженным. Нет, в главарях он тоже не ходил, но лейтенантом себя чувствовал. Ему вспомнился Жирдяй, как там его звали? Луи, да, точно. Они пять лет проучились в одном классе. Мысленно он всегда звал его Жирдяем. Без задних мыслей. Под конец они даже подружились, не раз вместе рыбачили на Бивер-Лейк. Над Жирдяем не издевались – разве что в самом начале, потом прозвище стало знаком приязни. Жирдяй страдал все пять лет, а Ральфу доставалось всего четыре месяца.

Он встал, чтобы выпить воды. В доме царила тишина.

Из ста восьмидесяти рейнджеров, если исключить сержантов, только Алан и Лаки звали его Ральфом. Алан – потому что был хорошим человеком и все понимал. Возможно, его самого в детстве дразнили Зассыхой, Мямлей или Слабаком? Да нет, просто Алану хватало такта.

Лаки, тот умел быть жестоким, но уж слишком любил отличаться от остальных. Раз другие зовут Ральфа Дрочилой, он предпочтет забыть это слово. Впрочем, если бы Лаки первым придумал Ральфу кличку, даже еще более жестокую, он бы сообщил ее остальным не задумываясь.