Татьяна Бочарова - Женщина в лунном свете

– Балуешь ты ее, Палыч, – строго проговорил Семен, – не к добру это. Кто она тебе? Никто. И знать ты ее совсем не знаешь. А девчонка уже вертит тобой, как хочет.

Иван молчал, понимая, что приятель прав. Но лишь отчасти. Если бы Семен видел Катю, ее бледное худое личико, беззащитный взгляд, хрупкие плечики – возможно, он бы не стал судить столь строго.

– Ладно, – смягчился Семен. – Отработай сегодня и поезжай к своей подопечной. Разыщи бумагу, на днях съездим.

Ивану уже и самому было ясно, что расписку Катя без него и искать не станет. Стало быть, придется после работы тащиться на другой конец города, рыться в кладовке – наверняка бумажка там, валяется где-нибудь между картинами. И что, интересно, он скажет Маше?

Одолеваемый сомнениями, Иван добрался до офиса, набрал заказов, расписался в журнале и поехал на заработки. Освободился он лишь в восемь вечера. В течение дня Иван несколько раз звонил Кате, но она то не подходила, то была не доступна. А когда наконец взяла трубку, сказала, что ее посетило вдохновение и она работает над картиной. Иван махнул рукой, спустился в метро и без четверти девять был у нее.

Катя встретила его на пороге, она была в старенькой майке и крошечных джинсовых шортиках. Лицо и руки измазаны краской.

– Что вы так поздно? – Она внимательно разглядывала Ивана, который падал с ног от усталости.

– Ты ела? – спросил он, заходя в квартиру.

– Не успела. – Катя махнула рукой.

– Как не успела? Я же тебе все оставил. Нужно было только разогреть! Вообще не ела? Весь день?

Она беззаботно кивнула и убежала к своей картине. Иван заглянул в кухню: там царил ужасный бардак. В раковине столпилась целая баррикада чашек из-под кофе, стол был усыпан хлебными крошками и шкурками от колбасы, в центре его красовалась банка с окурками. В холодильнике стояли нетронутыми кастрюля и сковородка, полные еды. Иван поставил еду на газ и принялся убирать беспорядок. Катя сидела в комнате и ни гугу.

– Кушать иди, – позвал ее Иван.

Она не отвечала. Он разложил еду по тарелкам и осторожно заглянул в комнату. Катя, скрючившись на своей табуретке, застыла перед мольбертом, словно оцепенев.

– Эй, – тихонько окликнул ее Иван. – Кать! Ты чего?

Она вздрогнула и очнулась.

– Что с тобой? Ты уснула? – Иван глядел на нее с тревогой.

– Нет, все в порядке. Я просто устала. Целый день работала.

– И питалась только кофе с бутербродами. – Иван укоризненно покачал головой. Подошел, взял ее за руку. – Пошли. Хватит тут сидеть. Так с ума сойти недолго.

Катя послушно встала. Он заметил, что она дрожит. Рука была как лед.

– Ты замерзла, глупышка. – Иван не удержался и обнял ее. И тут же ощутил удар, как от тока. Ему показалось, что кровь в жилах потекла в два раза быстрей. Катя покорно стояла в его объятиях и молчала. Он с трудом перевел дух. – Идем.

Они пришли в кухню. Иван усадил Катю за стол, всунул ей в руку вилку.

– Ешь.

Она начала жевать, машинально, как под гипнозом. Иван, тяжело дыша, смотрел в свою тарелку. Что это с ним? Оказывается, Катя волнует его как мужчину! Он… он хочет ее, всем своим нутром, всей плотью. Но это невозможно – она же для него как ребенок, как дочь!

– Вы какой-то странный сегодня, – неожиданно спокойным и будничным тоном проговорила Катя.

– Это не я странный, а ты! Насвинячила в квартире, весь день не ела толком, дымишь как паровоз, то впадаешь в ступор, то веселишься.

– Странный… – словно не слыша его слов повторила Катя. И неожиданно, протянув руку, коснулась его щеки.

Иван замер и едва не поперхнулся. Сердце его ухнуло куда-то вниз.

– Можно я перестану называть вас на «вы»? Мне неудобно, не люблю этого.

– Можно, – произнес Иван хрипло.

– Хорошо. – Она продолжала есть как ни в чем не бывало. Потом надула губки и капризно сказала: – Мне холодно. Хочу принять душ.

– Конечно, прими. Здесь плохо топят. Можно заболеть.

Катя встала и молча отправилась в ванную. Иван продолжал сидеть за столом в полной прострации. Зачем он здесь? От Кати исходит опасность, он ошибался – она вовсе не дитя, а уверенная в себе, красивая женщина. Что, если не сострадание и жалость толкают Ивана помогать ей? Что, если это банальная похоть?

Ему было невероятно стыдно. Перед всеми – перед Машей, Ниной, Борькой и даже перед Зойкой. В ванной раздался шум воды.

Иван поднялся и побрел в комнату, оставив посуду на столе. Он вдруг вспомнил, что нужно же найти проклятую расписку. Вода вовсю лилась, докричаться до Кати было невозможно. Иван решил, что не обязательно дожидаться ее разрешения, иначе будет слишком поздно – ему еще домой добираться почти час, а время девять! Он открыл кладовку и начал обшаривать полки. Помимо картин тут было полным-полно всякого хлама. Очевидно, Катя стащила сюда все мало-мальски ценное, что осталось от их жизни с матерью. На глаза Ивану попались старые бумажные папки с дипломами из художественной школы, коробки со статуэтками, древние корешки от квитанций за свет и телефон, много еще всякой дребедени. Ясно было, что Катя особо не разбиралась, когда сваливала в кладовку весь этот хлам, просто сгребла все в кучу и запихала по полкам. Иван скрупулезно проглядывал каждую папку и коробку. Расписки нигде не было. Постепенно терпение его таяло, а с ним и надежда разыскать необходимый документ.

Иван вздохнул и принялся возвращать временно вынутые картины по своим местам. В это время щелкнула задвижка в ванной и на пороге комнаты появилась Катя, завернутая в полотенце, раскрасневшаяся, с мокрыми волосами.

– Ты что это делаешь? – Она удивленно глядела на Ивана с картинами в руках.

– С легким паром. Ищу твою расписку.

– Кто тебе сказал, что она здесь? – недовольно произнесла Катя, подошла и забрала у Ивана полотна. – Вообще-то нехорошо хозяйничать в чужой квартире.

Она быстро вернула картины в кладовку и захлопнула дверь. Иван стоял, ошарашенный невероятной наглостью Кати и столь же невероятной красотой ее полуобнаженного тела. Он даже не нашелся что ответить, стоял и пожирал ее глазами. Она, словно не замечая его состояния, спокойно прошла через комнату, взяла с тумбочки щетку и принялась расчесывать свои кудри, ни дать ни взять Лорелея, захватившая в свои сети беднягу рыбака.

Иван наконец пришел в себя, стряхнул охватившее его наваждение и произнес как можно более сухо и равнодушно:

– Мне уйти?

– Да, выйди, я должна одеться. Можешь на кухне посидеть.

– Спасибо за разрешение, – язвительно проговорил Иван.

Катя на секунду прекратила причесываться и метнула на него зоркий и пристальный взгляд.

– Обиделся, что ли?

– Да нет. – Иван пожал плечами и пошел к двери.

– Да ладно, я же вижу, обиделся.

Она отложила щетку, приблизилась к нему и встала почти вплотную. Иван вновь, как час назад, ощутил идущий от нее ток. Он хотел отойти, но ноги не желали слушаться. Иван облизнул пересохшие губы.