Татьяна Бочарова - Спаси меня, пожалуйста!

Ангелина стояла посреди двора и удивлялась сама себе. Зачем она наврала Гошке? Почему не попросила его о помощи? Ведь очевидно, что нужно идти в лес и искать там Андрея. Гошка был бы сейчас как нельзя кстати. Как нельзя…

Ангелина сердито тряхнула головой, перекидывая за спину косу. О чем это она? Разве Безденежных пойдет с ней шастать по лесу в темноте? Ежу ясно, что нет. В очередной раз скажет, что она сумасшедшая, блаженная, так же, как Римма, как Спичкин…

Надо идти одной. Кричать, звать, аукать, как бы тупо и безнадежно все это ни выглядело. Другого выхода нет – сообщение стерто, доказательства отсутствуют. Если Андрей действительно в беде, то его единственная, микроскопическая доля шанса на спасение – это Ангелина… Она поправила рюкзачок за плечами и зашагала обратно.

Внутри, в глубине, родилась боль. Сначала она была тупой и отдаленной, но в считаные секунды достигла апогея и стала невыносимой. Она, точно крючком, вывернула наизнанку сознание, извлекла его наружу из спасительной, глухой тьмы. Андрей открыл глаза и тут же зажмурился, настолько острой и мучительной была боль. Его точно огнем жгло изнутри, дышать было невозможно. Он заскрипел зубами и ощутил во рту вкус крови. И тут же стремительным молотком ударила мысль: живой! Он не умер, лежит в темноте, на мокрой траве. Трава мокрая не от росы, а от крови. Вокруг целое море крови, а она все течет и течет, или ему кажется…

Он, скрипя зубами от боли, поднял глаза и увидел полную луну, тоже кровавую, в темно-фиолетовом небе. У луны была ехидная физиономия – два глаза, нос и рот, широко разъехавшийся в улыбке. Сколько же он тут лежит – час, два или больше? Надо крикнуть, позвать на помощь, но у него нет сил. Все силы сейчас уходят на то, чтобы вытерпеть эту ужасающую боль и не отключиться снова. Если сдаться, расслабиться, то мгла поглотит его окончательно. А впрочем, почему нет? Разве лучше терпеть такие страдания? Да и темнота – она не сразу настанет, не вдруг. Сначала будет солнечный свет, ромашковое поле, босоногий мальчик, запах цветочного меда, жужжание пчел. А боли не будет, она уйдет, растворится, останется лишь легкий ветерок, пестрые бабочки, веснушки на смуглой щеке…

Нет! Это обман! У смерти запах ромашкового меда, но от этого она не перестает быть смертью. А боль – это жизнь. Терпеть боль – значит жить, бороться, чувствовать, помнить. Помнить Катькины голубые глаза, ее губы, мягкие, розовые губы, сладкие, точно пряничные. Помнить, как они целовались ночью, на Воробьевых горах, а под ними горел огнями город… Помнить Петькины льняные кудряшки, его вечно удивленный взгляд, сто тысяч «почему»… Он ведь купил ему игровой ноутбук, точь-в-точь такой, как тот просил. Дорогущий, пришлось несколько месяцев на него копить. Зато Петька будет доволен… Помнить школу, класс его подопечный, 10-й «В». Много что еще – ради этого стоит терпеть, не сдаваться, не слушать сладкие напевы смерти, жить…

Жить! Даже если жизнь оказалась болью, даже если тебя предали самые близкие и любимые, ударили по самому уязвимому месту – все равно, жить! Не ныть, не стонать, не искать виноватых, не требовать возмездия… Жить… Не быть равнодушным, не трястись за свою шкуру, не проходить мимо, если нужно остановиться. Он и не прошел… Эх, Оксана, Оксаночка. Как же ты так? Такая девочка – могла бы стать чьим-то счастьем, а кем стала? Игрушкой в руках подонков, наживкой в подлой, бесчестной игре. Но не нужно об этом… Даже если бы ему сейчас предоставили выбор: все переиграть, начать сначала, не лезть, куда не просят – он все равно поступил бы так же. Потому что жить – это именно жить, а не существовать, не пресмыкаться перед мерзавцами, не давать в обиду слабых, даже если это грозит потерей самой жизни…

Луна зашла за деревья и продолжала улыбаться половинкой щербатого рта. Андрей почувствовал, как боль ослабевает, а на смену ей приходит холод – лютый, пробирающий до самых костей. Значит, все-таки не получилось. Не хватило сил. Жаль…

А ведь его могли найти. Эта девушка, Ангелина, неужели она не получила эсэмэску? Ведь он успел написать, прежде чем потерял сознание, открыл последний контакт и написал. Хотя, конечно, глупо. Ну откуда она могла узнать, где он находится? Ведь она совсем посторонний, чужой человек, ни фамилии, ни адреса его не знает. Надо было Катьке писать. Но Катьку еще найти надо было в списке контактов. Да и не стала бы она трепыхаться из-за него, ей из своего Алексина далеко до Москвы…

Стало быть, шансов ноль. Ну что ж, остается встретить смерть, как мужчина, без соплей и дрожи, лицом к лицу. И Ангелина останется без своей сумки, что печально: у нее там все документы и лекарство для астматиков… Интересно, какая она, эта Ангелина? Кажется, простодушная раззява, сумку на скамейке оставила. Ему нравятся такие, милые, скромные девчонки, которые из-за всякого пустяка робеют, смущаются… Ну, теперь уже все равно…

Холод. Мертвенный холод, и кровь больше не течет. Она застыла красным дрожащим желе, как половинка луны в небе, как время, ставшее вечностью…

Ромашковое поле, запах меда, плачущий, босоногий мальчуган. «Не плачь, малыш, я иду к тебе, вместе нам будет хорошо, легко, не скучно. Не плачь…»

На шоссе вдоль лесополосы тянулась вереница фонарей. Когда Ангелина подошла, они только начали зажигаться. Сам лес оказался совсем небольшим, скорее это были остатки прежней роскоши, уцелевшие от вырубки при строительстве нового жилого квартала. Огромные одинаковые серые дома сдавили деревья с двух сторон, словно предупреждая, что скоро править бал здесь будут железо и бетон. Тоненькие березки сиротливо сгрудились в нестройные ряды, иногда к ним жались одинокие елочки и чахлые от бензиновых паров клены.

Ангелина перешла шоссе и двинулась по тонкой тропинке, петляющей вдоль кустов боярышника. Вокруг было пусто, ни души. Она достала телефон и включила фонарик.

– Андрей! Ау! Вы меня слышите? Андрей!!

Тропинка свернула влево, и деревья обступили Ангелину плотным кольцом. Тоненький пучок света скользил по темной, покрытой мхом, коре.

– Андрей! Где вы? Отзовитесь!

Тишина. Совсем рядом, за деревьями, несутся по шоссе машины, слышится рев моторов, визг тормозов, а тут, в темноте, в окружении мохнатых елок – тишина. Ангелина обошла заросли бузины, перескочила через канавку и, сойдя с тропинки, зашагала по мягкой траве. Рядом нежно зачирикала птичка. Сухая ветка оцарапала щеку.

– Андрей! Вы тут? Ау!

– Апчхи! – явственно донеслось из кустов. От неожиданности Ангелина выронила телефон и остановилась. – Апчхи!

– Кто здесь? Андрей, это вы? – Не сводя глаз с кустов, она присела на корточки, подняла телефон и посветила фонариком туда, откуда слышалось чихание.