Татьяна Бочарова - Спаси меня, пожалуйста!

– Зачем с калекой связалась? Да еще ребенка от него родила! Не ровен час, гены передадутся.

Что такое гены, Оксана понятия не имела, но с бабушкой была согласна и не сомневалась в том, что бабушка любит ее гораздо больше, чем крикуна Вовку. В маленькой уютной бабушкиной квартире она чувствовала себя свободной и счастливой. Здесь она снова превращалась в маленькую девочку. Бабушка поила Оксану чаем с клубничным вареньем, угощала пышками собственного изготовления, разрешала смотреть телевизор сколько угодно и ничего не делать. Если Оксана хотела помочь ей по хозяйству, та только руками махала:

– Сиди, дочка, сиди. Мало тебе дома достается, что ли!

Как-то так повелось, что Оксана стала называть бабушку мамой. Та не протестовала, наоборот, видно было, что ей это нравится. В дом к дочери она ходила редко, с внуком не нянчилась, а внучку привечала. Длинными вечерами они беседовали обо всем на свете, словно две подружки-ровесницы. Покуда не раздавался телефонный звонок и мать не требовала, чтобы Оксана немедленно шла домой…

Шло время. Вовка немного подрос, перестал орать как резаный, стал смешно агукать, потом лепетать. Ползал по ковру, одну ногу почему-то волоча за собой. Оксане он начал даже нравиться – такой забавный, хорошенький. Худой, в отчима, шустрый – не угнаться. Она показывала ему «козу», и он заливисто хохотал. Потом встал и пошел – месяцев девяти всего от роду. Оксана вошла в комнату и увидела, как он ковыляет к ней, широко раскинув ручонки: на лице восторг, глаза по полтиннику каждый, рот широко раскрыт, а в нем два зуба. Потом он упал и заплакал, жалобно, безутешно. Она подскочила к нему, схватила на руки, прижала к себе. В это время вбежала мать, где-то замешкавшаяся. Вскрикнула было, хотела кинуться к ним, но остановилась. Взгляд ее потеплел. Она стояла и молча глядела на дочь и сына. Подъехал отчим. Тоже молча остановил коляску на пороге. Оксана смутилась. Ей стало так неловко, что лицо залилось румянцем.

– Что смотрите? – буркнула она сквозь зубы, стараясь не глядеть на мать и отчима. – Ребенок чуть не убился! Эх вы, раззявы!

Она говорила точь-в-точь как бабушка, ее словами и тоном. Мать вдруг улыбнулась, Семен Васильевич тоже. Они дружно засмеялись.

– А Ксюша наша выросла, Верочка, – проговорил Семен Васильевич. – Смотри, совсем взрослая. Такой не страшно малыша доверить.

Довольная мать кивнула. Отныне все изменилось. Маленький Вовка стал Оксане самым близким и родным человеком, лучшим другом. Он ковылял за ней по пятам, хватал за одежду тоненькими, похожими на прутики пальчиками, прижимался к ее ноге розовой атласной щекой и восторженно лопотал «Юша, Юша». Кажется, он выговорил ее имя даже раньше, чем «мама». Оксана забросила книжки, даже к бабушке ходить перестала, хоть та и обижалась ужасно. Все свое время она проводила с братишкой, гуляла с ним, читала ему малышовые сказки, играла в кубики и пирамидки. Мать и отчим не могли нарадоваться, Вера расщедрилась и купила дочери подержанный смартфон. Оксана скачала на него мультики и показывала Вовке. Вся семья была довольна.

Так пролетело три года, и родители решили отдать Вовку в садик. Оксана была резко против – она хорошо помнила свой сад, толстую нянечку и двуличную Ольгу Павловну. Но ее не слушали – Вера мечтала побыстрее выйти на работу, гонораров отчима за его научные статьи не хватало на нормальное существование четырех человек. Вовка садик невзлюбил с первого дня. Ревел по утрам до рвоты, а когда Оксана приходила забирать его, неизменно стоял у двери, дожидаясь ее появления. Он стал грустным и молчаливым, перестал звонко хохотать, в глазах была тоска и страх. Оксана пробовала говорить с родителями, но без толку. Вера была непреклонна: «Привыкнет. Ты привыкла, и он перетерпит». Оксане было до боли жалко братишку, кроме того, она чувствовала невероятную пустоту без него. Дни стали слишком длинными. Она делала уроки за сорок минут, а в остальное время не знала, куда себя деть. Привыкнув весь досуг посвящать малышу, Оксана маялась и тосковала. Снова стала ходить к бабушке, но та мучилась давлением, и прежней дружбы с ней не получалось.

Летом Вовку отправили с садом на дачу, а Оксану, как обычно, услали в лагерь на три смены. Там ей исполнилось 12, и девчонки из старшего отряда научили ее краситься и завивать волосы щипцами. На дискотеке как-то раз ее пригласил парень из второго отряда. После танца не отпустил, тесно прижал к себе и поцеловал. Оксане стало мерзко до тошноты, как тогда, в детстве, когда ее насильно кормили геркулесовой кашей. Но зато она поймала на себе завистливые взгляды подружек, гордо вскинула голову и сделала вид, что ей очень даже нравится. Парня звали Олег. Он танцевал с Оксаной целый вечер, лапая ее со всех сторон. Потом жарко дыхнул в ухо:

– Приходи ночью в беседку. Придешь?

«Беседкой» в лагере называли старую заброшенную постройку, когда-то давно служившую столовой. Стены ее были увиты девичьим виноградом, скрывая от постороннего взгляда то, что творится внутри. А там после отбоя уединялись парочки – это были молодые вожатые и ребята из старших отрядов. Столовая стояла на отшибе, близко к ограде, ее не освещал ни один фонарь, предаваться грехам было удобно и безопасно. Олег смотрел на Оксану с вожделением и надеждой. Она колебалась, не зная, что ответить. Ей было одновременно и страшно, и любопытно. Интересно, что скажут девчонки? Сочтут ее крутой? Станут завидовать? Олег красавчик, и лет ему не меньше пятнадцати. Но ведь она еще совсем маленькая для таких дел.

– Я приду. – Оксана решительно тряхнула накрученными кудряшками.

Ее словно сам бес толкал – хотелось доказать всем и прежде всего самой себе, что она уже взрослая, смелая, и никто ей не указ, ни мать, ни отчим в своей дурацкой коляске. Олег довольно заржал и снова обслюнявил ее рот своими мокрыми и горячими губами. До самого отбоя Оксану трясло, точно в лихорадке. Она даже подумала, что схватила простуду с жаром. Девчонки набросились на нее, наперебой сыпля вопросами. Она молчала, загадочно блестя глазами.

– Какая ты, Ксюха, красивая, – завистливо пропела одна из них, Дашка Белова. – Везет тебе. Такого парня окрутила.

Оксана смерила ее презрительным королевским взглядом. Она даже виду не подала, что умирает от страха. При мысли о том, что Олег будет касаться ее жадными, быстрыми руками, залезет под одежду, снимет трусики, к горлу подкатывала давешняя тошнота. Оксана представила себе Вовку, его худенькое, остренькое личико, большие добрые глаза, и ей захотелось прижаться к нему, вдохнуть милый запах молока и ромашек. Но Вовка был далеко, а на нее смотрели пять пар любопытных глаз. И она решила, что все будет окей, нечего так уж бояться.