Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

Они стояли перед могилой. На еще рыхлой почве, у подножия деревянного креста, покоились перевязанные серебристой ленточкой лилии и розы.

– Временами меня охватывает ощущение, что похороненная здесь юная девушка мне незнакома, – тихо призналась Жасент. – Я бы так хотела вновь обрести свою сестричку или хотя бы найти в себе силы простить ее за такое бездумное поведение! Мы все сломлены: родители, брат, Сидони и я.

Валлас сделал едва уловимый жест, свидетельствующий о дружеской нежности, но, опасаясь того, что Жасент его осадит, сделал шаг назад.

– Вы поступили правильно, изложив мне всю ситуацию, – мягко произнес Валлас. – В случае необходимости я могу встать на вашу защиту. Я намеревался предупредить вас. Моя кузина, испытывающая к своему мужу безграничную любовь, слепо прощает ему его преступление и решительно настроена на то, чтобы избавить его от тюрьмы. Она наймет превосходного адвоката, и мой отец поддерживает ее в этом. У него много связей: начальник полиции, журналисты в Квебеке и бог знает кто еще!

Жасент повернулась к Валласу, обращая к нему свое трагически серьезное лицо.

– Это было бы недопустимо, – ответила она ледяным тоном. – Но благодаря вам я теперь знаю, к чему нам следует готовиться. Сегодня утром у нас был начальник полиции Карден – он допрашивал маму. Тон, которым он говорил об Эмме, был отвратителен, даже оскорбителен. Теперь это меня не удивляет.

Она поднесла дрожащую руку ко лбу, не сводя взгляда своих бирюзовых глаз с креста. «Боже всемогущий, мы говорим над ее могилой. Эмма здесь, под землей, в гробу, одинокая, абсолютно одинокая, навсегда лишенная радостей этого мира», – думала Жасент.

Догадывался ли Валлас Ганье о мыслях Жасент? Он отважился взять ее за руку, чтобы увести с кладбища.

– Моя машина стоит здесь. Идемте, вы сильно побледнели. Жасент, пообещайте мне связаться со мной при малейшей удручающей вас проблеме.

Жасент позволила ему увести себя: у нее кружилась голова, а сердце билось в бешеном ритме.

– Я отвезу вас к вашей ферме, – сказал он. – Вы не в состоянии вернуться туда пешком. Черт возьми! А где же Пьер Дебьен? Мне казалось, вы помирились. Почему же он не поддерживает вас в столь непосильном испытании?

Имя Пьера прозвучало громко и неожиданно, заставив Жасент ощутить некий дискомфорт, на душе у нее стало тревожно. Скоро она его увидит: он приедет, как только узнает о том, как на самом деле умерла Эмма.

– Не вините его! – воскликнула она, овладев собой. – Ему пока ничего не известно. Уезжайте, уезжайте скорее! Я вполне способна самостоятельно идти. Благодарю за услужливость.

В упор посмотрев на Валласа, Жасент в который раз отметила, как сильно они с Эльфин были похожи. Оба – светлоглазые блондины, с утонченными чертами лица. Оба обладали непринужденностью обеспеченных, рожденных в роскоши людей.

– Благодарю вас, Валлас. Вы хороший человек. Но ничто не в силах разрушить существующую между нами преграду, даже искреннее желание дружбы. Не пытайтесь больше ее преодолеть, прошу вас. Что касается этого разбирательства, то я надеюсь, что правосудие окажется беспристрастным и справедливо взвесит на чаше своих весов ошибки каждого. До свидания.

Изумленный, Валлас ничего не ответил. Жасент Клутье уже успела повернуться к нему спиной, удаляясь своей воздушной походкой. Ее грациозный черный с золотом силуэт постепенно растворялся вдали, до тех пор пока она окончательно не скрылась за углом дома. «Пусть Господь пошлет вам счастье, моя дорогая!» – с горячностью подумал он.

Он знал, что в первый и последний раз позволил себе так к ней обратиться.

Старый дом, сколоченный из грубых досок ели, был погружен во мрак, окутан благотворным спокойствием после беспокойного дня. Визит полицейских посеял в семье опасения и глухое ожесточение, а также послужил причиной нервного недомогания Альберты, от которого она так пока и не оправилась.

Жасент, уже успев обосноваться в своей бывшей комнате, подводила печальные итоги этого дня. По возвращении с кладбища она обнаружила на кухне Сидони. Ее сестра старательно месила в миске тесто для блинов, терпеливо раздавливая комочки деревянной ложкой.

– Куда ты снова ходила? – недружелюбным тоном спросила Сидони. – Кажется, здесь осмелился показаться кто-то из семьи Ганье. Господи, я чуть не выбросила его проклятые белые розы в окно.

За этими словами последовала бурная дискуссия, подхваченная спустя десять минут Шампленом и Лориком. В итоге цветы оказались в куче навоза, за сараем.

– Нас не подкупить, – до хрипоты в горле кричал хозяин дома, избавившись от букета. – Скоро нам предложат денег, чтобы Мюррей оказался на свободе.

Матильда предпочла уйти, чтобы не видеть разыгравшейся семейной бури.

Успокоившись, Жасент размышляла под монотонное кваканье лягушек: «Маму можно понять, папа за это время ни разу к ней не обратился. Похлебав вечером миску овощного бульона, мама поднялась отдыхать к себе, умоляя отца ложиться спать, где он хочет, но только не в одной с ней комнате».

Сидони, все еще дуясь, заявила, что проведет ночь на диване в своей мастерской. Шамплен и Лорик снова выпили лишнего.

«Уже поднимаясь по лестнице, они все еще продолжали брюзжать, оба пьяные», – думала девушка.

Она металась в простынях, изнывая от удушливой спертости воздуха. Ветер стих с наступлением сумерек, уступив место влажной духоте. Чтобы сделать хоть глоток свежего воздуха, Жасент широко распахнула окно, защищенное старой москитной сеткой. Обычно ее обновляли здесь каждое лето, однако с того времени как Жасент два года назад уехала в Роберваль, сетку никто не менял.

Собака Жактанса Тибо залаяла; из деревни ей ответила другая. Лягушки смолкли.

«Все было как тогда, когда Эмма жила под этой крышей и целомудренно спала в своей постели, – вспоминала Жасент. – Наша малышка Эмма, с косичками, украшенными розовыми лентами… Которой было всего девять… Боже мой, я не могу поверить в ее тайную беременность, в этого брошенного ребенка! Кто может быть отцом? Это наверняка кто-то из местных».

Жасент вздрогнула. Ее преследовали, словно кадры из фильма, обрывки семейной сцены этого мрачного дня, перипетии которого никак не давали ей отдохнуть. В ее голове промелькнул стоящий на крыльце Валлас Ганье, вооруженный букетом роз, затем – Эммина могила, безлюдное кладбище, мистический ужас, который она испытала, представив, как тело сестры навеки заключено под землей. Затем из воспоминаний выплыло лицо отца, искаженное ненавистью. За ужином, жадно осушив два стакана джина, он вновь принялся обвинять Жасент, тыча в нее указательным пальцем: