Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

– Люди меняются. Кому в наше время можно доверять?

– Пьер – честный и хорошо воспитанный молодой человек, – возразила Альберта. – Он принес букет цветов на Эммину могилу.

– Это меньшее, что он мог сделать, – холодно ответила Сидони. Ее слова причиняли Жасент боль.

– Что это ты говоришь? – угрожающе спросил отец. – Почему это меньшее, что он мог сделать?

– Да прекратите вы! – воскликнул Лорик. – Пьер часто бывал у нас на ферме; он видел, как росла Эмма. В том, что он принес цветы, нет ничего удивительного. С его стороны это простая вежливость. Все, я ухожу. Такие застолья отбивают у меня аппетит.

Опять наступила тишина, прерываемая тихим тиканьем настольных часов в гостиной. Шамплен снова принялся за чай. Альберта отказывалась проглотить хотя бы кусочек, Фердинанд – тоже.

– Хочу вас предупредить: сегодня вечером, за ужином, меню будет то же, – объявила Сидони, глотая слезы.

Жасент прожевала кусочек хлеба; ее преследовала мысль о дневнике Эммы, о том, что она в нем прочла накануне. «Я должна поговорить об этом с Сидо, чтобы она больше не обвиняла несправедливо Пьера. Сегодня она мне высказывает свое мнение, а завтра может заговорить об этом с папой. Боже мой, этого нельзя допустить!» – подумала Жасент, поднимаясь, чтобы помочь убрать со стола.

– Выйду присмотрю за овцами, – сказал Шамплен. – Пойдем, Жасент, мне нужно с тобой поговорить. Немедленно.

Девушка последовала за отцом в просторный загон, поросший молодой зеленой травкой. Под мелким дождем они шли друг за другом среди уток и куриц с пестрым оперением. К ним подбежал ягненок, подпрыгнул, затем к бросился к своей матери.

– Стадо спасено, – обратилась она к отцу.

– Да, но семья распадается, – пробурчал он. – Куда ты засунула Эммину сумку? Когда ты уедешь, я объясню твоей матери, как мы ее обнаружили: спишу все на забывчивость Пакома. Ты ходила к Матильде, чтобы отдать ей сумку, пока я не прибрал ее к рукам?

Шамплен возвышался над дочкой на целую голову. Стиснув челюсти, он наклонился и устремил на нее взгляд своих карих глаз.

– Ты найдешь сумку в передней, я повешу ее на вешалку. Вчера я действительно спрятала сумку, чтобы ее случайно не обнаружила мама. Меня немного утешало то, что сумка была со мной. Там были только губная помада, кошелек, ключ и тюбик барбитала. Только аккуратно, эти таблетки опасны.

– Можно их дать твоей маме, если с ней снова случится припадок?

– Поговори сначала с доктором Клодом, папа, прошу тебя.

– Но Эмма принимала их от бессонницы! Значит, это не отрава!

– Все зависит от дозы. Паком, хоть он и крепкий парень, не выдержал; он проспал много часов. Должно быть, Эмма делила таблетки на две части.

– Ни слова Дебьенам о письме твоей сестры и о ее самоубийстве! Ты меня слышишь? Лорик и Сидони поклялись, что будут молчать. Значит, и ты не будешь болтать об этом направо и налево. Хотя ты и старшая, ты тоже должна мне подчиняться.

Жасент рассеянно провела рукой по лбу, дотронувшись до шрама, который накануне заметила Матильда. Беловатый след, спрятанный за прядью волос, временами выглядел как клеймо на животном.

– Да, папа, я буду тебя слушать.

Эти самые слова она произнесла еще ребенком, стоя в потемках амбара с рассеченным лбом. Шамплен назавтра собирался отправить на тот свет выводок щенков, с которыми не хотел возиться. Жасент, противясь такому решению, попыталась задобрить отца, пообещав ему находить для щенков еду. Но усилия ее были тщетны. Тогда она вбила себе в голову мысль о том, что на рассвете ей нужно спрятать суку вместе с ее щенятами. Когда отец заметил, что щенки исчезли, он пришел в ярость, а Жасент не смогла сдержать победоносной улыбки. Шамплен все понял. Не обращая внимания на мольбы Альберты, в присутствии ошеломленных Лорика, Сидони и Эммы, фермер дал старшей дочери несколько таких сильных пощечин, что она, как подкошенная, рухнула на доски. Из одной из них торчал гвоздь – он и порезал ей лоб.

Не на шутку испугавшись и помогая дочке подняться, Шамплен пробормотал слова извинения, а затем быстро ушел, сжимая в руках топорик. «А щенков тогда он все-таки нашел! – вспомнила Жасент с горечью. – Вернувшись, он спросил меня, буду ли я теперь ему повиноваться. И тогда я произнесла те же слова, что сказала сейчас, словно хорошо выдрессированное животное».

– Я тебе это советую, – сказал он, поворачиваясь к ней спиной. – Да, настоятельно советую тебе меня слушать.

В тот момент Жасент поняла, что нуждается в поддержке, в ком-то, кто мог бы внимательно ее выслушать, в ком-то, кто хорошо знал бы ее семью и Эмму. «Пьер! Он сможет мне помочь».

– Это все, что ты хотел мне сказать, папа? – спросила она окрепшим голосом. – Я вернусь в дом, я не взяла пальто.

– Да, иди.

Она поискала глазами Лорика, но брата возле стада не было.

«Тем хуже, мне нужно только дождаться воскресенья».

Дом Фердинанда казался опустевшим. Однако в кладовой, примыкающей к кухне, Жасент обнаружила Сидони. Кладовка представляла собой мрачное помещение, стены которого покрывали ломящиеся от разного рода провизии полки: консервы с желтым и зеленым горохом, банки с вареньем, помидорами и медом, бутылки кленового сиропа, металлические коробки, на этикетках которых стояли надписи: макаронные изделия, рис, вермишель, чечевица… Сидони с необычайным рвением подметала пол – грубый дощатый настил.

– Ты выглядишь смешно, Жасент, – бросила она. – Господи, послушала б ты свой голос, когда ты произносишь имя Пьера! Он выдает тебя: сразу чувствуется, что ты готова броситься ему в объятия, все простить. Как ты так можешь, ведь Эмма…

– Прошу тебя, Сидо, не горячись. Мне действительно очень жаль, но я не смогла рассказать тебе раньше. В сумке Эммы был дневник. Этой ночью я прочитала ее записи. Я хотела показать его тебе сегодня утром, но не смогла. Одно очевидно: Пьер не имеет к беременности нашей сестры никакого отношения. Начиная с конца февраля она говорит о встречах с неким М. Вместо имени есть только буква и точка. И потом…

– И что же потом, говори! – взмолилась Сидони, враз побледнев.

Жасент посмотрела сквозь приоткрытую дверь кладовой на кухню, опасаясь того, что их могут подслушать.

– Ничего не бойся, мама и дедушка поднялись наверх отдыхать, – заверила сестру Сидони. – Лорик всегда так шумит, что ему точно не застать нас врасплох.

Жасент тихо, но эмоционально передала Сидони те фразы из дневника Эммы, которые ее наиболее потрясли.

– По большому счету, волноваться тут нечего, – сделала вывод Сидони. – Хорошо, значит, отец Эмминого ребенка – не Пьер. Она встретила другого мужчину, что, впрочем, меня не удивляет.

– Если тебя это не удивляет, почему ты обвиняла Пьера?