Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

– Но, мама, почему ты так говоришь?

– Сидони и Лорик понимают меня. Ты должна принять то, что я сейчас тебе расскажу, принять и не страдать от этого. Мы и так достаточно настрадались. Деточка, я взвалила на тебя ношу, которую ты не должна была нести.

Дрожа и заливаясь слезами, Альберта поведала старшей дочери постыдный секрет ее рождения, но рассказ ее был довольно сдержан, без бурных эмоций и горестных рыданий.

– Ах! Так вот в чем дело! – просто сказала девушка, когда мать закончила.

Настало длительное молчание; их пальцы переплелись в выражении взаимопонимания их общих тревог.

– Больше всего мне жаль тебя, – добавила Жасент. – Мама, тебе стоило рассказать мне об этом гораздо раньше. Я часто задавалась вопросом, что со мной не так, почему меня наказывают и отчитывают чаще, чем брата и сестер. Папа повел себя очень плохо, с этим я согласна, но ты должна была сопротивляться, пожаловаться его или своим родителям! Почему ты подчинилась нелепым условностям?

– Возможно, я считала себя виноватой в том, что у меня было новое платье, что я смеялась громче и танцевала больше других девушек, – призналась мать. – К тому же, хоть и против своей воли, я предала мужчину, которого мечтала видеть своим женихом. Я чувствовала себя запятнанной, недостойной его. И предпочла выйти замуж за Шамплена.

– Бедная моя мама, это ужасно! – воскликнула Сидони.

– Тебе не стоило приносить себя в жертву! – согласился Лорик. – А я так уважал отца! Сегодня он упал со своего пьедестала.

В католической семье, где скромность не позволяла откровенничать, редко можно было услышать подобного рода признания. Но у Жасент на душе стало легче – ей претило повиновение законам нравственности, которые часто оказывались лицемерными. Она единственная из семьи жила далеко от Сен-Прима, и годы обучения на медсестру вовлекли ее в суматоху большого города – Монреаля, где ей волей судьбы пришлось столкнуться с человеческой бедностью и людьми всех существующих социальных классов. Тому периоду она была обязана широтой своих взглядов и способностью современно мыслить.

– Тебе следовало бы простить папу, если сможешь, – сказала Жасент ко всеобщему изумлению, – несмотря на то что его тогдашнее поведение вызывает в тебе, как и во мне, негодование. Благодаря его упорному труду никто из нас никогда не ощущал недостатка в чем-либо. Все эти годы он был твоим спутником. И если он заставил нас пообещать скрыть от тебя самоубийство Эммы, то наверняка лишь с целью пощадить тебя, чтобы ты сохранила в сердце совершенный образ нашей сестренки.

– Дело точно в этом, мама, – поддержала ее Сидони. – И мы втроем были с ним согласны.

– Вы ошибаетесь, дети мои, – твердо сказала Альберта. – Шамплен нашел в гибели Эммы возможность заявить виновникам наводнений о своем неприятии их политики. Суицид по причине стыда или любовного разочарования не вызвал бы у прессы особого интереса. Позавчера в кафе ваш отец встретился с журналистом из Квебека. Он предоставил ему фотографию Эммы, а также выплеснул на него всю свою обиду, всю боль, оттого что свою драгоценную землю он видит опустошенной наводнениями. Он думает только об этом – о том, что не сможет засеять поля, что луга дадут меньше сена. Господи, почему Эмма не пришла поговорить со мной, только со мной одной? Я смогла бы ей так или иначе помочь. Она была бы жива. Господи, святая Дева Мария, сделайте чудо, верните мне мой цветочек, мой лучик солнца!

На глазах у притихших детей мать резко поднялась и в молитвенном жесте сложила руки у губ. Она вздрагивала от рыданий, в позе античной плакальщицы прислонившись лбом к висящему на стене распятию.

– Давайте ложиться, – сказал Лорик. – Мне завтра рано вставать. Мама, пойдем наверх. Как бы там ни было, это несчастье чему-то нас научило. В нашей семье нет больше места ни секретам, ни лжи.

Жасент, измученная наплывом эмоций, опустила голову под выразительным взглядом Сидони. Брат ошибался: он, как и родители, не знал о том, что на протяжении нескольких месяцев Пьер был близок с Эммой.

«Пьер, которого я люблю всем своим существом, Пьер, который станет моим мужем! Боже, будь милостив, прости меня, прости!» Полуприкрыв веки, Жасент с упоением молилась про себя. Сидони понимающе погладила Жасент по волосам и щеке.

– Никому не нужно об этом знать, – прошептала она ей на ухо. – Возможно, вчера я подумала бы по-другому, но ты имеешь право на счастье, Жасент, и твое счастье – Пьер. Я видела, как он на тебя смотрит. Ты – единственная женщина, которая имеет для него значение.

– Сидо, дорогая, спасибо тебе, спасибо! Благодаря тебе меня больше ничто не страшит.

Было шесть часов утра. Пурпурно-золотой огненный шар отражался в спокойных водах озера. Бледно-голубое небо было усеяно лиловыми тучами, окаймленными ослепительным светом.

Альберта и ее дочери любовались роскошным рассветом, подаренным прекрасным весенним утром. На крыше курятника пел соседский петух; со стороны деревни лаяли собаки. Вскоре в ответ на этот хорошо знакомый им концерт послышались блеяние и стук крошечных копыт по дороге.

Отара Клутье возвращалась домой. Впереди всех, позвякивая цепочкой с бубенцами, семенил баран. За ним поспевали овцы, тоненько повизгивающие ягнята и родившиеся в прошлом году барашки. Свежий воздух был пропитан резким запахом их шерстного пота. Старый Звонок издал радостное ржание, словно обрадовавшись возвращению своих товарищей. Привычная жизнь вступала в свои права. При теплой солнечной погоде трава отрастет, а деревья вновь наденут летнюю листву.

– Мама, не плачь, – взмолилась Сидони. – Время залечит наши раны. Смотри, Лорик машет нам!

Мать помахала сыну в ответ. Однако она не сводила взгляда с высокого силуэта супруга, шедшего за отарой с низко опущенной головой, словно кающийся грешник. Глухая ненависть, которую она старательно культивировала в себе со времени их вынужденной женитьбы, ушла куда-то вглубь, ослабленная проведенной в молитвах ночью и приносящими освобождение слезами.

Альберта знала, что однажды Жасент выйдет замуж за Пьера Дебьена, что пара подарит ей внуков, которых она будет любить. Когда Лорик и Сидони в свою очередь найдут свою судьбу, им удастся разорвать ту особую связь, которая бывает только у близнецов, и тогда другие внуки, не менее любимые, будут резвиться во дворе фермы и на ближайшем пляже. Шамплен поступил низко, но все потому, что, сгорая от желания, сходил с ума от любви к ней. Мужчина, которого она хотела видеть своим мужем, погиб в Вердене, добровольно участвуя в ужасной мировой войне, которая закончилась десятью годами ранее.