Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— Я не буду спрашивать, кто мог Мариса так замарать. Его положение сейчас ужасно. Следователь, мент, к тому же посажен за изнасилование. Таких зеки стараются прикончить. Мы во что бы то ни стало должны его спасти, и как можно скорее. — Она стала серьезной. По всему было видно, что она женщина слишком открытая, не умела притворяться. — Может ли он за себя постоять? В студенческие годы, насколько я знаю, он занимался спортом, увлекался карате… — Она вопросительно смотрела на Розниекса.

Валдис подавил вздох.

— Виноват я, — коротко объяснил он. — Я наступил на любимую мозоль мафии, и они сильно разозлились. Пытались меня подкупить, а когда не удалось, пошли пиковой дамой. Положили в постель Марису девицу, и она разыграла изнасилование. Все гениальное — просто. Сработано профессионально, возможно — не без помощи опытного юриста. Попахивает ходом оперативной службы. Но доказать я ничего не могу, так же как не могу доказать невиновность Мариса в этом деле. Кроме того, меня отстранили от работы. Первый раз в жизни я попал в такое дурацкое положение. Но зачем я вам все это говорю?

— Чтобы я злее сражалась!

— Злее сражалась! — горько усмехнулся Розниекс. — Вы — нежное, хрупкое созданье и говорите — злее сражаться с весьма мощной мафией? Сражаться там, где ничего не сумел сделать я? Мне за вас страшно. Вы рискуете, милая женщина. У вас есть семья?

Ингуна слушала внимательно.

— У меня нет семьи и ни перед кем нет страха, — засмеялась она. — Но вы, как видно, действительно наступили на хвост сильной мафиозной структуре — раз это вызвало столь острую реакцию. Страшно интересно, что именно в том вашем деле? — она прищурилась и, с нескрываемым любопытством глядя на Розниекса, ждала.

Однако Розниекс молчал.

Тогда снова заговорила Ингуна:

— Видите ли, это не только женское любопытство. Чтобы успешно бороться, надо знать, что в арсенале у противника. Иначе действительно можно попасть в ловушку.

Но Розниекс по-прежнему осторожно молчал и, размышляя, изучающе смотрел на Ингуну.

Она поникла, и в глазах у нее вдруг сверкнули злые огоньки.

— Скажите, господин Розниекс, — ее тон теперь был холодным, деловым, — что мы с вами сообща можем сделать для Мариса?

Розниекс снова задумался.

— Хм, да. Может быть, действительно пригодится ваше женское обаяние. Следователь, который расследует дело Спрогиса, молодой франтоватый донжуан. Попробуйте его обворожить, очаровать и как можно больше вытянуть о существе дела. Отдать вам дело для подробного ознакомления он не захочет. Но он порядочный фанфарон и захочет похвастать перед дамой. Может, выболтает больше, чем есть в материалах дела. И главное — постарайтесь узнать, что собой представляет она, так называемая потерпевшая, и ее то ли мать, то тетка, имя, фамилию, адрес, место работы или учебы. Если у нас будут эти данные, Стабиньш этих краль из-под земли достанет.

— Кто такой Стабиньш?

— Мой давний друг, начальник отдела криминальной полиции.

— Вы уверены, что он будет действовать на нашей, а не на противоположной стороне?

— Голову даю на отсечение!

— Ну, ну, голова вам еще самому понадобится. До скорого свидания! — Она подала ему руку, теплую, мягкую, манящую. Ингуна лучилась от радости. — Видите, как мы сразу поняли друг друга. А вы сомневались!

— Удачи вам! — Розниекс встал, проводил ее и открыл дверь.

Она снова ему тепло улыбнулась, в дверях обернулась и дружески помахала рукой.

Розниекс вернулся в кабинет, сел в кресло и погрузился в раздумья.

В приемном помещении тюрьмы полно народу. Начинается очередь у окошка, потом в два кольца вьется вокруг специальных столов, таких, как на главном рижском почтамте, на которых можно писать заявления, готовить к отправке корреспонденцию и посылки. Хвост очереди вылезает в наружную дверь, за порог и тянется во двор. А там острый порывистый ветер сечет розгами дождя стоящих в очереди людей.

Под самым потолком приемной висят сизые клубы сигаретного дыма, а под ними подобно ракетам взрываются в воздухе визгливые сварливые крики теток и сочная русская матерщина. Можно подумать, что здесь стоит такая же очередь, какие недавно еще выстраивались за дефицитными товарами. Однако же нет, очередь в тюрьму — совсем другое дело. Никто ничего не продает и не покупает: люди пришли сдать передачу своим родственникам, до суда сидящим в следственном изоляторе. Чего только люди не принесли: копченое мясо, колбасу, лук, фрукты, сигареты… Все это они складывают в металлические корзинки — какие когда-то были в магазинах самообслуживания — и подают в окошко контролерам.

С трудом протиснувшись сквозь людскую толчею, полковник Улдис Стабиньш попадает в меньшее помещение с другим окошком. Сев за столик, он медленно пишет запрос на получение справки — в каком корпусе и в какой камере находится заключенный Марис Спрогис. Потом вместе со служебным удостоверением подает запрос в окошко женщине в форме и садится ждать.

«Что они там толпятся, спорят, — размышляет Стабиньш. — Разве не знают, что ничего из этих даров не достанется тем, кому они предназначены. В тюрьме свои неписаные законы. В камере отнимут все подчистую, разделят по рангам и заслугам заключенных, по столам — первый, второй, третий стол. „Первоклашке“ не дадут и понюхать его передачу. В тюрьме, как и на воле, побеждает более сильный, более ловкий, более хитрый. У слабого даже одежду отнимут. Отнимут и продадут. Бизнес в тюрьме цветет пышным цветом. Там продают и покупают все. В тюрьме ни в чем нет дефицита. Есть спиртное, есть закуска, есть наркотики. Все доставляют через ограду, сквозь стены. Доставляет и сама охрана. Только плати. И что уж там за стены, если заключенные свободно ходят из камеры в камеру через пробитые в стене дыры. Подельники обсуждают, как держаться на предстоящем судебном процессе. Один другого учит, что говорить и чего не говорить на суде и следователю. Если не послушает — пригрозит, и угрозу чаще всего исполняют».

Из размышлений его вырывает легкий стук. Девушка подает ему заполненный листок и удостоверение. Поблагодарив, Улдис Стабиньш идет. Если бы следователь по особо важным делам Ян Граудыньш знал, что Стабиньш приходил поговорить с Марисом Спрогисом, он бы опешил и написал рапорт генеральному прокурору. Но он ничего не узнает. Оперативные работники криминальной полиции, зачастую в нарушение всех процессуальных законов, шастают по тюрьмам, колониям, беседуют с заключенными, собирают сведения и сколько угодно влияют на ход расследования. Они отвечают за раскрытие преступлений, а иногда и за сокрытие, стремясь выявить что-то, может быть важное, а может, и нет.