Екатерина Барсова - Солнце завтрашнего дня [litres]

Ни слова не говоря, Анна отступила внутрь, и Миша оказался перед ней. Теперь она могла разглядеть его получше. Мише было около тридцати лет или немногим больше, он был высок – выше Анны на полголовы, черты лица крупные, волосы черные, зачесанные назад. Глаза карие, беспокойные.

– Вы меня так рассматриваете, – улыбнулся он. – Словно собираетесь дать оценку.

– Ничуть! Вам показалось. А вы… по какому вопросу? У нас вообще-то рабочий день закончился, и мой начальник прекрасно осведомлен об этом.

– Я знаю, у меня не вопрос, у меня – помощь.

– Помощь? – Анна удивилась и невольно обернулась, как будто позади нее выстроилась очередь из желающих получить эту самую помощь.

– Да. Вася послал меня помочь вам.

– Вот как! – развеселилась Анна. – И в каком качестве?

– В качестве консультанта по вашему вопросу. Вы же сейчас расследуете одно дело и зашли в тупик. Или я ошибаюсь?

– А… Ну, тупиком я бы это состояние не назвала. Скорее, творческая заминка.

– Я понимаю. Но я здесь, так что лучше времени не терять.

– Странно, – пробормотала Анна, – о помощи я не просила.

– Наверное, вашему начальнику виднее.

– Как сказать… Ну раз вы уж действительно здесь, то прошу в комнату. Хотя, если честно, я не очень понимаю, в чем дело.

– Сейчас как раз все и выясним… У вас так ароматно пахнет кофе… Я, наверное, напрашиваюсь на чашечку… Но на улице так промозгло, что кофе очень кстати…

– Нет проблем. Чашечка, так чашечка. Можно даже две.

Миша повесил пальто на вешалку, размотал шарф и, пригладив волосы руками, шагнул вперед.

– Замечательный у вас тут вид и место.

– Не жалуемся.

Анна уже хлопотала у плиты. Когда кофе был готов, она обернулась:

– Вот…

Миша Глинский стоял у окна и смотрел на улицу.

– Фантастика! Люблю, когда снег идет… В этом есть что-то нереальное, словно картина из другого, параллельного мира.

– Я тоже люблю снег. Вот ваш кофе. Садитесь, где вам удобнее.

Миша расположился в кресле и отпил кофе. Анна придвинула к нему вазочку с печеньем и конфетами, села напротив и стала ждать объяснений.

– Я, конечно, свалился с бухты-барахты, но это все Вася. Поднял меня звонком, оторвал от дел и отправил прямиком сюда.

– Вы близко знакомы с Васей?

– Был когда-то, потом наши пути разошлись… Я какое-то время жил за границей, потом вернулся сюда. Если честно, Васин звонок был для меня неожиданностью, но делать нечего. Старинный знакомый позвал меня, и вот я тут.

– Но я все-таки не совсем понимаю…

– Здесь и понимать ничего не надо, я все сам объясню. Дело в том, что я специалист…

– По черной магии, – машинально продолжила Анна. – Простите…

– Ничуть. Вы почти не ошиблись.

– Вот как! Понимаю… – невольно развеселилась Анна. – Приехали разбирать рукописи Герберта Аврилакского?

– Не совсем. Рукописи я действительно разбирал. Правда, другие…

Анне внезапно стало любопытно. А еще жарко… Она взяла свой кофе и посмотрела на собеседника, как бы подталкивая его к продолжению разговора.

– Я еще толком не представился. Меня зовут, как я уже сказал, Михаил Глинский. Я сотрудник Центра комплексного исследования европейской культуры. У меня там направление, отвечающее за верования, эзотерику и прочие прелести Средневековья…

– Интересно.

– Еще как! – сверкнул глазами Миша Глинский. – Интересно – не то слово! И вот старый друг Вася позвонил мне, как он признался – выудил мой телефон почти случайно, откопал в каком-то кондуите и набрал номер. Попросил помочь вам в вашем новом исследовании. Девушка села на мель, так сказал Вася. Помоги, чем можешь…

– Это он преувеличивает. Я уже вам говорила, что у меня просто… э… творческая заминка. Это бывает у всех.

– У всех, – согласился Миша. – Но лучше, чтобы эта заминка поскорее прошла и человек опять встал в строй. Вам все равно деваться уже некуда, раз я тут, перед вами. У вас проблемы со стихами Пушкина, которые были обнаружены у тела убитого.

– Да, – со вздохом призналась Анна. – Все так. Непонятно, при чем здесь стихи Пушкина, театр… труп… К нам обратился следователь, который ведет это дело. Так уж случилось, что я стала почти свидетелем по этому делу. – Анна криво улыбнулась. Себе она признавалась, что до сих пор до конца не может поверить, что для Кирилла все закончилось так ужасно, что такая трагедия произошла с ее другом, с которым она была знакома всего ничего, но тем не менее… Они же общались, гуляли, ходили на спектакль. И такой кошмарный конец! При одной мысли об этом по ее спине бежали мурашки.

Миша в темных джинсах и черном свитере, своей худобой, чернотой и блестящими внимательными глазами напоминал большую нахохлившуюся птицу.

– Я в курсе, – спокойно сказал он. – Василий просветил.

– И насчет чего он еще просветил? – более резко, чем это позволяли правила приличия, спросила Анна.

– Давайте приступим? Как я понимаю, возле жертв были найдены стихи, относящиеся к так называемому циклу «Амалии Ризнич». Правильно?

– Да… Верно, – кивнула Анна. – И еще Кирилл Морозов раскапывал связь между дуэлью Пушкина и его смертью.

– Тогда могу вам навскидку сказать следующее. Вокруг Амалии Ризнич очень много загадок, гораздо больше, чем вы можете себе представить. Вот скажите, исходя из школьной программы и самых общих представлений, что вы о ней знаете?

Анна задумалась.

– Могу сказать следующее, правда, на полноту знаний не претендую… Возлюбленная Пушкина, с которой он познакомился в Одессе, куда она приехала вместе со своим мужем и матерью. Красавица, Пушкин сразу потерял голову и влюбился. Давала ему поводы для ревности. Родила сына Александра. Стала хворать, ее отправили на родину, но она, не доехав до Италии, умерла… Всё. А Пушкин потом влюбился в Елизавету Воронцову, но когда узнал о смерти Амалии, то написал знаменитое стихотворение «Для берегов отчизны дальной…».

Миша слушал ее, полуприкрыв глаза, с несколько растерянным видом.

– В общем-то, как я понимаю, ваши знания мало чем отличаются от общепринятых. Ничего нового…

Анна даже не успела оскорбиться.

– Я вас не укоряю, тут нет ничего обидного… Добраться до истины всегда непросто… Здесь нужно рассмотреть несколько важных моментов в биографии Амалии и учесть ее пересечения с другими персонажами. Например, с Каролиной Собаньской… Дамочкой с очень богатой биографией. Здесь все переплетено на диво складно и тесно… Это я так поэтически выражаюсь, – без тени улыбки сказал Глинский. – Каролина Собаньская, скорее всего, являлась двойным или тройным агентом, она была многолетней любовницей генерала Витта, знаменитого авантюриста и шпиона.

Не исключено также, что она работала и на иезуитов. Собаньская была урожденной Ржевуской, там были еще две сестры, весьма примечательные особы. Одна из них – Эвелина Ганьская, она стала женой Оноре де Бальзака, знаменитого французского писателя, а другая – второй женой Ивана Ризнича, мужа Амалии… Такое вот «сплетение судеб». – Глинский замолчал и сделал несколько глотков кофе. – Кофе замечательный…