Мари Юнгстедт - Другое лицо [litres]

Они пошли в близлежащее кафе и заказали кофе и сливочные пирожные. Сесилия сидела и ковырялась в креме, он был сладкий на вкус, но не лез в горло. Окружающие не обращали на нее внимания, стокгольмцы были заняты сами собой. Здесь никто не знал ее, и, похоже, все другие вообще не заботили никого. Это отчасти радовало, но одновременно казалось странным. Дома на Готланде все знали, кто она, и малейший шаг каждого человека вызывал любопытство других. Мельчайшие детали представляли интерес, и любой отсутствующий обсуждался со всех сторон. Как, например, в маленьком продовольственном магазине, куда она обычно ходила за молоком. Но в этом имелись свои плюсы, всегда находилось, с кем поговорить.

– Ты выглядишь задумчивой, – заметила Анки и соскребла остатки сливок со своей тарелки.

Сесилия пожала плечами.

– Как приятно, что мы смогли провести этот день вместе, – продолжила Анки.

Она улыбнулась Сесилии, и та попыталась ответить улыбкой.

– Расскажи, как у тебя дела в школе.

Анки с интересом смотрела на нее.

– Все хорошо, – сказала Сесилия и не знала, что ей еще добавить.

– У тебя хорошие отношения с одноклассниками?

Она особо не размышляла об этом. Почему Анки задавала так много вопросов?

– Да, конечно, – ответила она поспешно. – Может, поедем домой?

Сесилия хотела, чтобы Анки оставила ее в покое, когда они вернулись в папину квартиру, но та жаждала продолжить общение. Предложила вместе посидеть на диване и поболтать. Папа должен был вскоре вернуться, и им с Сесилией еще предстояло отправиться в Старый город и поужинать вместе вечером. Анки говорила без умолку, рассказала о своих родителях и собственной юности. Сесилия слушала вполуха. Ее по-прежнему удивляло, как эта женщина смогла занять мамино место. Куда смотрел папа? Почему он влюбился в Анки? Она была красивой, но, несмотря на постоянный смех и болтовню, отчего-то казалась скучной.

Сесилия окинула взглядом гостиную. Наверное, благодаря Анки здесь появилось так много растений на подоконнике.

Дома на Готланде папу никогда не интересовали мамины герани, он также не работал и в саду. И эта мебель… Многочисленные подушки на диване и мягкий ковер. Это явно был не папин стиль.

Она не успела зайти в своих мыслях особенно далеко. В дверь позвонили. Анки вскочила с обычной улыбкой.

– Вот и он наконец, – сказала она и поспешила в прихожую открывать.

Судя по звукам, она сделала это, но потом, вопреки ожиданиям, Сесилия не услышала хорошо знакомый папин голос. В прихожей воцарилась тишина. Спустя некоторое время ее нарушило бормотание, словно разговаривали несколько человек, и она поймала себя на том, что начала считать секунды. Почему они шептались?

Затем входная дверь закрылась, и в следующее мгновение в дверях гостиной появилась Анки. Бледная как смерть. Позади нее шли два одетых в форму полицейских. Рослая светловолосая женщина и коренастый широкоплечий мужчина с редкими волосами. Сесилия смотрела вниз, на их ноги. Оба были в черных, хорошо зашнурованных ботинках.

Взгляд Анки рассеянно блуждал по сторонам, но она показала незваным гостям на диван.

Потом сама села рядом с Сесилией и взяла ее за руку. Сесилии не хотелось, чтобы Анки прикасалась к ней, но она не смогла освободиться от нее. Тело внезапно словно отяжелело. Грудь наполнилась страхом. Почему полицейские здесь? Что они делали в гостиной? Ее взгляд скользнул по светлым стенам и телевизору на тумбочке, по растениям с большими листьями в белых горшках. Одна из подушек давила ей на спину, но она даже не попыталась подвинуться в сторону.

Секунды замедлили бег.

По ее ощущениям прошла вечность, прежде чем женщина-полицейский открыла рот. Она переводила взгляд с Сесилии на Анки. Он казался печальным и все равно при этом равнодушным. Она просто выполняла свою работу. Ей приказали поехать и рассказать то, что никто не хотел услышать.

Сначала Сесилия толком не поняла смысла ее слов. Ей пришлось напрячься, чтобы осознать его.

Несчастный случай.

На летном поле.

Парашют не раскрылся.

Папа был мертв.

Он ударился о землю. Разбился. Погиб мгновенно.

Рядом рыдала Анки.

Сесилия моргала сухими глазами.

– Мы предлагаем помощь куратора по социальным вопросам, – продолжил голос. – Если вам необходима поддержка…

На придиванный столик положили визитную карточку с номером телефона.

Бумаги.

Какую-то папку.

Они продолжали говорить. Сесилия по-прежнему ничего не понимала толком, как ни старалась. Его идентифицировали на месте и отвезли в институт судебной медицины в Сольну. Остальные парашютисты, а также пилот пребывали в шоковом состоянии. Кого-то отправили в больницу. Кого? Она не понимала. У нее шумело в ушах. Словно они наполнились ледяным воздухом.

Мертвому ведь не требовался врач. Или это все был просто сон?

Зеленые растения равнодушно взирали на происходящее, на них не дрогнул ни один листок, казалось, они слушали разговор без всякого интереса. Глаза Анки стали красными от слез. Тушь потекла. Она всхлипывала по соседству на диване. Периодически вытирала нос.

Сесилия моргала.

Ее глаза оставались сухими.

Кто, собственно, умер?

Они попрощались. Поднялись с дивана. Не надо разуваться, когда ты полицейский. Тогда также нет необходимости обуваться, уходя.

Анки сломалась. Она упала на диван и громко зарыдала. Ее узкие плечи в футболке пастельного цвета дрожали.

– Успокойся.

Сесилия протянула руку и прикоснулась к ней.

– Боже, – стонала Анки. – Боже. Это твой папа, Сесилия. Твой папа. Любимый Крилле. О боже. Я ничего не понимаю. Вы вдвоем собирались поужинать в Старом городе вечером. Любимый Крилле. Я должна позвонить и отменить заказ на столик. Боже.

Она продолжала болтать бессвязно, словно не знала, что ей сказать.

Сесилия сидела рядом и механически гладила ее по руке.

Словно именно она была взрослой из них двоих.

Расстояние между мастерской Дальмана и Альмедальской библиотекой вполне подходило для пешей прогулки, и Карин с Виттбергом решили размять ноги. Пока они опрашивали Стива Митчела, Висбю успел пробудиться окончательно и улицы заполнили туристы. Но это были еще цветочки по сравнению с тем нашествием, которое ждало остров, как только начнется отпускной сезон с Альмедальской неделей, Стокгольмской неделей и всем таким.

– Только мне показалось, что Стив Митчел порой вел себя странно, или у тебя такое же мнение? – поинтересовалась Карин, пока они спускались с холма в сторону гавани.

– Он слишком эмоционально реагировал иногда, – согласился Виттберг. – Впрочем, кто не нервничал бы, когда твоего коллегу жестоко убили? Я уж точно не остался бы спокойным.