Сергей Венедов - Улики против улик

— Но откуда она может что-то знать и что именно?

— В этом-то как раз и загвоздка!

У Бурова было такое ощущение, что ответы Ксении Ларичевой содержали в себе большее, нежели показывала запись допроса. Почему-то эти два допроса — Рубцова и жены Ларичева — показались ему наиболее важными как раз потому, что их можно было воспроизвести. На плёнке был записан ещё один диалог между следователем и Жарковичем. Неприятный смешок последнего на этот раз показался ему ещё противнее. Жаркович, похоже, явился на допрос в прекрасном расположении духа, держал себя непринуждённо и делал вид, будто не понял, что накануне следователь фактически выставил его за дверь. Он был явно из породы людей, которые никогда ни с кем не ссорятся, даже когда есть к тому причина, чтобы не заводить себе врагов — «на всякий пожарный…». И поэтому производил впечатление труса, способного снести с улыбкой — разумеется, презрительной — даже оскорбления в свой адрес.

— Разрешите, товарищ майор?

— Вы хотите что-нибудь сообщить?

— Что-нибудь? Ха-ха! Ничего нового. Впрочем, я вам уже говорил, что мы с женой ничего не знаем обо всей этой истории. Я пришёл попросить, чтобы вы нас отпустили. Понимаете… моя супруга… Хо-хо…

— К сожалению, отпустить я вас не могу. Расследование только началось, и, возможно, вы нам ещё понадобитесь.

— Да чего там, майор! Я же знаю, что вам я больше не нужен. Ха-ха! Видите, я запомнил урок — больше не говорю «мы»!

— И всё же мой вам совет: подумайте ещё о вашем содействии этому расследованию.

— Увы, я ничем не могу помочь. И вообще, это не в моей компетенции. Я здесь нахожусь не по служебной надобности.

— Я пытаюсь понять ваше поведение и не могу… Вы же, говорите, юрист по образованию и в состоянии были бы оказать нам помощь.

— От меня вы ничего не дождётесь. Я ничего не знаю.

— Вы очень скромны, хотя ведь именно вы сообщили нам первые важные данные.

— Я?

— Да, вы!

— Я ничего такого не говорил!

— Вы заявили, что Рубцов — человек, способный на всё.

— Я? Такое говорил? Я только сказал, что…

— То, что вы сказали, записано на плёнку и занесено в протокол. Отрицать вы это уже не можете. Или вы это заявили, основываясь на конкретных фактах, которые вам придётся изложить, или вы сказали это просто так, бездоказательно, и в таком случае вас могут привлечь к ответственности за дачу ложных показаний и клевету.

— Товарищ майор! Вы меня неправильно поняли! Ни о чём конкретно я не заявлял. Прошу вас, не впутывайте меня в это дело, я юрист и… мое положение…

— Очень сожалею, господин Жаркович. Я бы лично не хотел иметь с вами дела даже по долгу службы!

Было видно, что следователь, возмущённый поведением Жарковича, решил просто потешиться над ним, поддавшись своим непростительно сильным субъективным ощущениям.

На этом магнитофонная запись обрывалась.

Следующей шла запись новых показаний уборщицы.

— Вот посмотрите, господин следователь, что я нашла. Выхожу во двор, гляжу — свёрток. Газета, стало быть. А в газете… отгадайте что? Я вам скажу: стакан господина Ларичева! Вот, вот — стакан Игоря Матвеича!

— Вы уверены, что это именно его стакан?

— Могу поклясться, хотя клясться — грех. Не впервой его вижу-то. Все вещички господина Ларичева мне знакомы, чего там. Всякий раз, когда он…

— Скажите точно — где вы его нашли?

— Во дворе! Бельё пошла вешать, гляжу — свёрток! Как раз где ёлка, что поменьше, растёт. Прямо на нижних ветках и лежал свёрток-то!

— Где, говорите, ель растёт?

— На заднем дворе… разве не говорила вам, что там тропка ещё есть, спуск к реке.

— Какие комнаты туда выходят?

— Комната господина Ларичева и, да простит его Боженька, господина Рубцова, а после… как его, ну… Жарковича этого.

— Кто-нибудь видел, как вы нашли свёрток? Вы никому об этом не говорили?

— Упаси Бог. Никому. Смекнула, что, дескать, будет лучше, ежели никто про то знать не будет, кому не положено…

— Вы прикасались к стакану?

— Э-э… совсем, думаете, глупая баба, не понимаю, что к чему? Как же можно его трогать-то, стакан этот, господин следователь? А вдруг на нём отпечатки пальцев злоумышленников, — думаете, ничего я на своём веку не видела, не слыхивала?

— Спасибо большое. Вы очень наблюдательная женщина.

— Видеть-то вижу, да только не из тех я, кто языком любит без толку трепать…

В последнем Буров как раз сомневался, но ничего не добавил, а только улыбнулся этой славной тётушке, которую распирала гордость от содеянного.

Найденный стакан, несомненно, представлял собой важную улику, но, с другой стороны, усложнял дело. Криминалисты до этого сообщали, что во дворе не было обнаружено никаких следов, ни малейшего признака того, что кто-то залезал в окно. Смешно было предполагать, что свёрток со стаканом мог ускользнуть от их внимания. Это не иголка в стоге сена. И теперь появление стакана доказывало, что кто-то пытался избавиться от улики уже после начала поисков, значит, прятал, ждал удобного момента, чтобы выбросить. Но зачем он это сделал? И кто «он»?

Буров стал думать вслух, как бы поступил он сам в этом случае — пожалуй, прибегнул бы к старому приёму: положил пакет со стаканом на стол, вызывал бы всех по очереди и понаблюдал за реакцией.

— Думаю, что точно так же поступил и следователь, — сказала Лера.

— Да, это избитый трюк, но даёт хорошие результаты, — подтвердил Буров. — Особенно если верить уборщице, что никто не знал о находке.

— Знал тот, кто выбросил стакан и потом наверняка искал его во дворе, чтобы совсем избавиться от него.

Второй допрос Ксении Ларичевой

— Хочу вас спросить только одну вещь: в какой аптеке вы покупаете лекарства?

— В какой аптеке?

— Да, мы хотим установить всё же, покупал ваш муж морфий или нет.

— Нет… не покупал… зачем ему морфий… Не вижу зачем…

— И всё-таки?

— В… аптеке номер 12, недалеко от дома.

— В последний раз, к примеру, где вы покупали лекарства?

— Всё там же.

— А что именно вы покупали?

— Дай бог памяти… аспирин, капли от кашля… и… по рецепту мужа… для сердца…этот гекардин в ампулах.

— Что вы делали вчера, во второй половине дня?

— Сидела дома… потом пошла в кино.

— В котором часу?

— Между семью и девятью вечера.

— А потом?

— Вернулась домой и легла спать. У меня мигрени, так что фильм меня только утомил.

— И из дому больше не выходили?

— Нет, не выходила.

— И к вам никто не приходил?

— Никто.

— Ваш сын знает о смерти отца?

— Когда мне сообщили, я тут же позвонила ему. Разговаривала с невесткой. Она сказала, что Кирилла нет в Москве.

— А вы разве не знали, что он уехал?

— Нет… по правде говоря… к нашему великому огорчению… мы не очень ладим… хотя с нашей стороны нет совершено ничего такого, что могло бы оправдать его отчуждённость…