Нора Робертс - Успеть до захода солнца [litres]

Бодин сжала руку матери.

– Я бы тоже злилась.

– А я просто клокотала от злости, – сказала Морин. – Я не волновалась до самого конца недели, которую мы провели в поездке. Была уверена, что сестра скоро вернется. И каждый день я улавливала чуть больше беспокойства в мамином голосе, когда она звонила. Мы вернулись на день раньше, и тогда я увидела тревогу. У мамы, бабушки и деда… Мы собирались строить дом.

Бодин представила себе их тревогу, их лица и прослушала последнюю фразу.

– Прости, что?

– Мы с твоим отцом собирались построить свой дом. Если бы нам выделили для этого землю. Достаточно близко, чтобы он мог ездить верхом на работу, да и я тоже. Тогда мы только начинали расширять пансионат, только планировали то, что сейчас у нас есть. И хотели построить себе дом. Но так и не построили.

На этот раз Бодин взяла мать за руку и не отпустила.

– Потому что Элис сбежала.

– Я не могла оставить мать. Сначала мы думали, что отложим строительство до тех пор, пока не вернется Элис; тогда все встанет на свои места. Первый год был самым тяжелым, буквально каждый его день. Нашли пикап: сел аккумулятор, и она его просто бросила – Элис была такая. Не стала чинить, просто отправилась дальше. Открытки, приходившие от нее, были веселые и хвастливые. Ма наняли детективов, и они какое-то время шли по следу, а потом потеряли его. Бабушка велела маме не выбрасывать деньги на ветер и разбила ее сердце. А я забеременела и родила Чейза – все в тот первый год. Короче, это был самый счастливый и тяжелый год в моей жизни. В нашей жизни. Элис исчезла из нее, но она словно была повсюду.

Морин протянула руку и потрепала Бодин за коленку.

– И вот мы сидим тут, снова вокруг нас все закрутилось. Теперь крутятся и мои дети тоже, и мне это не нравится. Мне не нравится, что мы не можем вывести мою мать из палаты даже на десять минут, а у нее очень усталый вид, она бледная.

– Я вижу, – согласилась Бодин.

– Ужасно, но обида до сих пор сидит у меня внутри. Она там, хотя с Элис случилось что-то жуткое, чего она не заслуживала. Кто-то надругался над моей сестрой, украл у нее жизнь, и я хочу, чтобы он заплатил за это. Но я по-прежнему испытываю неприязнь к той эгоистке, которая не могла порадоваться моему счастью, не думала о матери, а думала только о себе.

Бодин отложила в сторону ноутбук и обняла Морин.

– Мне нужно простить ее. – Морин прижалась лицом к плечу дочери. – Я должна как-то убедить себя и простить ее. Не ради нее, а ради мамы и меня самой.

– Я ни разу не слышала, что вы с папой собирались построить дом. Я думаю, в какой-то степени ты простила ее давным-давно.

Выпрямившись снова, Морин попыталась отмахнуться:

– Ну, ты не знаешь и о том, что когда-то я собиралась стать знаменитой и петь песни в стиле кантри.

– У тебя такой чудесный голос.

– Я не жалею, что не уехала в Нэшвилл, и уж точно не жалею, что растила своих детей в доме, где выросла сама. Все встает на нужные места, Бодин, если идти вперед и выполнять свой долг, правильно делая выбор.

Бодин услышала шаги – цоканье каблуков, а не шарканье подошв, – и когда они приблизились к коридору, Морин встрепенулась:

– Селия!

– Морин. А это, должно быть, твоя Бодин. – Элегантная женщина с блестящими темно-русыми волосами до плеч подошла к ним и протянула Бодин руку: – Я Селия Минноу.

– Приятно познакомиться. Вы будете лечить Элис?

– Да. – Она снова повернулась к Морин. – Мы можем поговорить?

– А я пока… – начала было Бодин, но Селия махнула ей рукой.

– Останьтесь. Ваша бабушка с восторгом говорит о вас. – Селия села и поправила черную юбку. – Я уже провела с Элис три сеанса помимо первого, оценочного занятия. Я могу в общих чертах рассказать вам о результатах.

– Да, пожалуйста.

– Я знаю, что ты подробно обсудила с доктором Гроувом ее физическую форму, и тебе известно, как он оценивает ее ментальное и эмоциональное состояние.

– Селия, ты знаешь меня давно, и я надеюсь, что ты не станешь смягчать и танцевать вокруг да около.

– Да, хорошо. – Селия скрестила ноги в щиколотках. – Элис много лет наносили серьезные физические, ментальные и эмоциональные травмы. Мы пока не можем определить, насколько долго это продолжалось. Она не помнит, и, возможно, ей просто было не на что опереться, чтобы это запомнить. Есть шанс, что к ней вернется память, но может и не вернуться. Скорее всего, она восстановится фрагментарно, в виде отдельных эпизодов. Я считаю, на протяжении этого неопределенного числа лет ее психика обрабатывалась методами физического насилия, поощрения и наказания. Твоя мать сообщила мне, что Элис никогда не была особенно набожной.

– Нет.

– А теперь она цитирует Священное Писание – Ветхий Завет – иногда дословно, иногда искаженно. Карающая десница Бога, превосходство и власть мужчины над женщиной. Первородный грех Евы. Опять же, я считаю, что эти взгляды – результат ее психической обработки. Регулярное физическое насилие, религиозный фанатизм, лишение свободы и, поскольку она упоминает только одного мужчину, которого называет «Сэр», вероятная изоляция.

– Пытки, – сказала Морин.

– Да, продолжительные, пока она не покорилась, пока не сломалась ее воля и она не покорилась воле ее мучителя. Он сексуальный садист, религиозный фанатик, психопат и женоненавистник. И он был ее кормильцем. Он дал ей кров, кормил и составлял хоть и ужасную, но компанию. Он бил ее, но и кормил. Он насиловал ее, но дал ей какую-то крышу над головой. Он лишил ее свободы, но поддерживал ее в том состоянии, в каком она сейчас, позволял ей соблюдать гигиену. Она полностью зависела от него. Она боится его и в то же время предана ему. Она верит, что он ее муж, а муж, пусть даже жестокий, поставлен Богом, чтобы повелевать.

– Раньше никто не мог командовать Элис. А мальчики… ей нравились мальчики, – сказала Морин. – Она знала о своей привлекательности и охотно пользовалась ею. Не в плохом смысле, нет. Она была беззаботной, может, даже черствой, бездушной. В то время она не стремилась выйти замуж и лишь твердила, что брак – просто западня для женщин. Она твердила это и мне, когда мы готовились к свадьбе. Еще она была одержима идеей стать когда-нибудь свободной, желанной и знаменитой. Селия, она всегда была уверенной в себе, импульсивной, упрямой.

– Она хотела помыть свою палату.

– Что?

– По-видимому, она мыла свой дом через день. И теперь волнуется, что ей надо помыть свою палату.

– Элис когда-то готова была остаться голодной, лишь бы не мыть посуду. Ее было невозможно заставить утром убрать кровать, каждый день она устраивала цирк. – Морин запустила пальцы в каштановые волосы и потерла висок. – Неужели кто-то может так изменить человека? Превратить его в свою полную противоположность?