Людмила Грицай - Дыхание мегаполиса

В последующем разговоре выяснилось, что это практически все, что декан может сказать о своем студенте. Он отметил, что Коромыслов получал дополнительную стипендию как сирота, успеваемость у него была хорошая, общественными делами интересовался, но в лидеры не лез.

При этом из приемной комиссии Артур Николаевич предварительно запросил дело Коромыслова и показал его майору. Дело было тонкое: копия диплома об окончании бакалавриата по специальности «Социальная работа», копия паспорта, медицинские документы, результаты вступительных испытаний, написанное Коромысловым заявление на поступление в магистратуру.

В заявлении, написанным чрезвычайно тонким убористым почерком, не было указано никаких дополнительных сведений, а в графе «члены семьи» стоял выразительный прочерк.

Мысленно анализируя эти скудные сведения, майор уже хотел попрощаться с деканом, но тот добавил:

— Понимаю, что информации мало, но вы должны понять, у нас на факультете почти 600 студентов, если считать и бакалавриат, и магистратуру. Уж куда мне всех знать. Но ведь Вячеслав учился у нас раньше только на другой специальности. У них в группе была замечательный куратор — Анастасия Александровна Златоревская. Так вот они с Вячеславом общались достаточно близко. Я ее пригласил сюда. Она должна быть минут через пять. На перемене обещала заглянуть. Мне кажется, она переживает из-за смерти этого молодого человека. Может, ее слова чем-то помогут вам.

Владимиров согласился подождать.

Спустя обещанные пять минут в деканат вошла высокая статная женщина лет сорока пяти. Скромно, но со вкусом одетая она, несмотря на свой возраст, сохранила женскую привлекательность. Ясные голубые глаза, тонкие черты лица, длинная светло-русая коса — даже майор невольно залюбовался. Он понял, что эта женщина привыкла производить впечатление на мужчин. Однако, несмотря на умение держаться достойно, в ее глазах таилось неподдельное горе. Именно горе, а не печаль или сожаление.

Декан представил Владимирову вошедшую. Это действительно была Анастасия Александровна Златоревская, о которой он говорил. Из вежливости он даже оставил их с майором в кабинете, заметив, что ему нужно пройтись по университету по каким-то делам.

Оценив такт Артура Николаевича, Владимиров обратился к своей собеседнице.

— Мне сказали, что вы были куратором у Вячеслава Коромыслова, делом которого я занимаюсь.

Златоревская подняла на него глаза, испытывающее разглядывая майора.

— Да, — ответила она. — Слава был одним из лучших моих студентов… и даже моим другом.

Владимирова вдруг осенило. Это же чувства! В ее словах ощущается чувство любви к погибшему. Да, но разница в социальном статусе, в возрасте наконец. Хотя… Разве Владимирову не знать, сколько всего в жизни людей вериться вокруг внезапно нахлынувших чувств! Как эти переживания меняют само содержание жизни!

— Вы были с ним близки? — неожиданно для себя задал он прямой вопрос.

— Да нет, что вы, — спокойно ответила Златоревская. — Нам это было не к чему. Я уже не девочка. А у него вся жизнь впереди. Эти прелести он должен был вкусить с другой. Или, наверное, уже вкусил. Мы не переходили черту. Это могло все разрушить. Понимаете, между нами была духовная связь. Глубокая и прочная. Я всегда чувствовала, что он делает, хотя мы могли не общаться неделями. Мне кажется, и он многое понимал. Слава был… нет. Так не могу, — с болью вздохнула она. — Казалось, все бы отдала, чтобы он вернулся. Чтобы просто жил. И все. Подождите минутку.

Она вздохнула. Смогла продолжить более сдержанно

— Мы общались. Переписывались. Перезванивались. Иногда общались за обедом или ужином. Он помогал мне, когда я готовила открытие нашего университетского музея. И еще во многом помогал. Но я поставила общение так, что он сам в основном звонил мне и писал. То есть тогда, когда сам того хотел. Мне нужно было просто наблюдать за его жизнью. Быть недалеко. И все. Понимаете, он развит был чрезвычайно. Внутренне развит. Мать любил и тяжело переживал эту раннюю потерю. А я… Я одна. Без мужа, без детей. Классическая «старая дева» с учеными степенями и званиями. Вот мы и встретились. Поздно, конечно, для меня. Но так уже дано… И даже этому я была рада.

Она еще раз вздохнула.

— Я и не рассказывала об этом никому. О своих чувствах, о Славе. Боялась осуждения или даже зависти со стороны людей, друзей, моих коллег. Но теперь Славы нет. И перед лицом его ухода все теряет свое былое значение, все меркнет, гаснет. И теперь мне совершенно все равно, что обо мне скажут или что подумают. Не могу понять, кто его убил. Он сам не мог. Никогда не смог бы. Это сделал кто-то. Но не чужой. Кто-то близкий. Но я совсем не знаю, кто это, не вижу и не понимаю.

Владимиров молчал, немного потрясенной глубиной ее признания.

— Анастасия Александровна, — обратился он к своей собеседнице, — я в последние два дня слышал много определений личности Вячеслава Коромыслова, и это были разные определения, а каким его видели вы?

Златоревская грустно улыбнулась.

— О, это был романтик. Но романтик, рожденный в наш век, хорошо научившейся скрывать свою душу от людей, укрывшейся под маской карьериста и расчетливого дельца. Из него бы мог получиться великий человек. И как больно, что все это оборвали….

Несмотря на то, что Златоревская знала о погибшем практически все, гораздо больше, чем его друзья, родственники и однокурсники вместе взятые, Владимиров счел нужным их диалог временно прекратить. Он оставил свой номер телефона, взял ее контакты для связи и вежливо попрощавшись, вышел из кабинета декана.

С Левиным он встретился уже во дворе около машины, возле которой чуть не упал, поскользнувшись на заскорузлом мартовском льду.

— Слушай, тут студенческая столовая есть неплохая, мне ее уже рекомендовали, давай зайдем — поедим, а то на работе опять загрузят под завязку, — обратился к нему Егор.

В столовый был самый час-пик, однако они смогли достать две порции какого-то пюре с двумя тонкими и длинными сосисками.

— Вообщем так, — начал Левин, быстро разделавшись с содержимым своей тарелки. — Парень был общительный, успешный, но себе на уме. Из ребят общался в основном с Олегом этим, прямо-таки опекал его, а с девочками со всеми вел себя вежливо, но близко не с кем. Я так догадался, что многие девчонки были бы не против познакомиться с ним поближе, некоторые даже инициативу проявляли, но он особо на поводу им не шел. Девушки у него постоянно не было. Вообщем мутноватый такой товарищ. А кто его траванул — вообще никто себе не представляет, да и что было его травить — ни с кем не ссорился, никому ничего такого не сделал. Вообщем дело наше как-то глохнет. Если только из родственничка этого что-то удастся выцарапать. А у тебя как?