Людмила Грицай - Дыхание мегаполиса

Владимиров почувствовал, что задел свою собеседницу за живое. Она поморщилась.

— Да. А как это оказывается легко. Умер человек. Потеря. Больно. А сама уже говорю о нем в прошедшем времени. Нет. Славу мне жалко. Очень. Только мне все кажется, что не он это умер. Что кто-то другой вместо него. А домой пойду, и он из своей квартиры выходит, мол, Танечка, здравствуй! Смешно.

Токарева замолчала.

— Татьяна, а как вы могли ошибиться с лекарством? Вы же фармаколог! Почему доза снотворного оказалась смертельной?

Собеседница майора побелела, как смерть.

— Я не ошиблась, — прошептала она, — я положила всего четыре таблетки. Они по 0,25 грамм, суточная норма один грамм. Он не должен был…

И тут она поняла, что призналась. Лицо ее вдруг из белого стало пунцово-красным.

— Ах, вы! — только и сказала она и заплакала.

Владимиров молча ждал, когда она прекратит истерику. Он понял, когда нужно задать этот вопрос, застать врасплох, ему удалось это сделать, однако признание Токаревой его смутило. Она явно не хотела убивать. И, скорее всего, сказала сейчас правду.

Еще всхлипывая, Татьяна продолжила, с какой-то злостью теребя в руках края своего рукава.

— Это был всего лишь «Барбитал». Его еще как «Веронал» продают. Там целая группа названий. Классика. Я его уже давно пью. Хотя есть и другие лучшие средства. Привыкла. Я вспомнила о лекарстве в последнюю минуту. Понимаете, я была в детстве так в него влюблена, а он не обращал внимание. Совсем. Ну что я гадкий утенок в свои тринадцать лет. А он меня старше. Ему уже тогда шестнадцать было. Красивый. Я как-то все это перенесла, хотя даже отравиться от любви надумала. Этим вот как раз «Барбиталом». Если таблеток пятнадцать махнуть разом — точно уже не проснешься. Но передумала. Мать пожалела. А потом школу закончила, в мед поступила. Жизнь как-то пошла. Кавалеры даже появились.

Она замолчала, как бы собираясь с мыслями.

— А два года назад выхожу из квартиры, а мне навстречу Славка идет. Такой же, как и был красавец. У меня прямо сердце защемило. Все вспомнилось. А он даже не понял. Узнал, поздоровались. Подумала, может, сейчас я его получу. Я ведь лучше стала гораздо. Нравиться научилась. А он как нарочно на девчонок даже не смотрел, все смеялся, что они его в загс загонят. А у него карьера. Карьерист проклятый. Ведь привыкла уже без него. Нет, появился. Только меня дразнил. Но я, конечно, сдерживалась и с ним, и на людях. А тут с полгода сердце совсем разболелась. Вот, думаю, закончит он сейчас свою магистратуру, уедет с этим Олегом куда подальше, и потом я его вообще не увижу. А он даже никогда не узнает, как я мучилась из-за него.

— И вы решили его отравить?

— Зачем отравить? Травят так вообще-то ядами. Да и не нужен он мне мертвый. Он мне нужен был униженный, чтобы знал, кто кого. Я решила снотворное ему дать для того, чтобы в квартиру свою увести под любым нормальным предлогом. Он в квартире бы моей уснул, а я его в свою постель положила, сама бы легла рядом, а потом под утро ребят бы позвала, чтобы все знали, что не устоял Славка Коромыслов перед моими чарами.

— Ведь вы не одна живете? А родители? — спросил Владимиров, размышляя о тонкостях женской логики и женского ума.

— Что родители? — отозвалась Татьяна, пожимая плечами. — Они уже три года как развелись, а мать в ночные смены часто работает.

— И вы утверждаете, что таблеток было четыре, и это суточная норма, — вновь обратился Владимиров к самому важному в этом допросе вопросу.

— Да, я положила ровно четыре. Подмешала в колу. Он всегда кока-колу обожал. Знала, что ведь всю выпьет.

— А где вы оставили таблетки? Остальные я имею в виду.

— Да у себя на кухне. На столе. Они у меня всегда в уголке лежат. Мама знает, не берет.

— То есть вы взяли колу и пошли к ребятам в квартиру? Что дальше?

— Да что дальше? — отозвалась Татьяна, к которой, по всей видимости, возвращалось самообладание. — Я пришла туда, позвала Славу и сказала, что прошу его посмотреть мой компьютер хотя бы минут на пятнадцать. Он вроде бы согласился. Я ему уже в коридоре колу протянула. Он сразу открыл, выпил. А потом взял и не пошел со мной… Сказал, завтра. А что завтра. Для него завтра это так и не настало!

— Да, — отозвался Владимиров, — для него завтрашнего дня уже не будет.

— И вы думаете, что это я его убила?! — вдруг возмутилась Токарева. — Да я эти таблетки с тринадцати лет пью. Пока еще жива. Не хотела я его убивать. Да и не смогла бы. Нельзя умереть от такой крошечной дозы.

— Он был пьян, — сухо заметил Владимиров.

— Знаю, — отозвалась Татьяна. — Я потом уже поняла, алкоголь и барбитураты — вещь мало не совместимая, но все равно даже при опьянении от четырех таблеток он не мог бы впасть в кому. Даже бы ребенок в кому от такой дозы не впал. А тут парень здоровый. Поэтому хоть вы хитростью и выбили из меня эти показания, но я буду настаивать на своем. Я положила в колу только четыре таблетки.

— Есть вероятность, что на суде вам не поверят, — также сухо заметил Владимиров. — Он недаром сказал про суд, хотел посмотреть на ее реакцию.

Но Татьяна даже бровью не повела. Вот характер-то. Или, правда, вины за собой не чувствует.

— Знаете что, — спокойно продолжил Владимиров. — Я дам вам бумагу. Мой совет: пишите явку с повинной. Укажите, сколько таблеток вы положили, все пишите, как считаете нужным. Я вам не отец и не судья, чтобы разбираться в ваших сердечных делах. Но одно могу сказать: Слава Коромыслов мертв, а мы с вами здесь сидим и ведем светскую беседу. Поэтому в мои обязанности входит допрашивать вас, даже если вам это кажется неприятным.

И закончив свою тираду, Владимиров протянул своей собеседнице чистый лист бумаги.

Она ближе придвинулась к столу и стала писать. Брови ее чуть приподнялись, все лицо было сосредоточено и как-то трагически красиво.

— Слишком много сильных женщин вокруг этого Горемысла-Вячеслава собралось. Вот и не поделили они его, — подумалось Владимирову.

Между тем его мысль работала интенсивно, как никогда. Очень похоже, что Татьяна говорила правду. Она могла на самом деле положить в колу всего четыре таблетки. Как жалко, что он не эксперт-медик, чтобы точно сказать, может ли алкоголь и четыре таблетки этого барбитурата довести человека до комы. А, может, у парня было что-то вроде аллергии и это усилило смертельный эффект? Сложно понять.

Межу тем Татьяна уже закончила свое послание. Она подняла на майора глаза, ее взгляд показался ему рассеянным и встревоженным.

— Что сама подписала себе приговор? — как-то небрежно произнесла она.

— Почему приговор. Приговор выносит суд. Это не в моей компетенции. Но вы можете идти. Вас потом вызовут.

Татьяна все поняла и, попрощавшись, вежливо удалилась.