Борис Васильев - Щит и меч, № 4, 1995 (сборник)

Ночь, как и предыдущие, прошла в тревоге, коротких беспокойных снах и раздумьях. Снова вспоминались детство, женитьба, измена, месть. И снова он подумал о Боге — может, в самом деле он есть, все видит и карает за грехи? Он готов был мысленно просить прощения, но, вспомнив о плевке Антонины, почувствовал, как гневом наполняется его сердце, и понял, что никогда не простит ее…

На строительство плота, как он ни торопился, ушло три дня. Мороз все крепчал, и по реке и ее притоке поплыла шуга. Перекосов понимал, какой опасности подвергает себя, но другого выхода не видел. Построить шалаш и ждать, пока реки скует льдом, ему и в голову не приходило. Его больше пугал мороз, голод; хлеб уже кончился, консервы он ел с галетами, выделяя по одной в сутки. Пшено и рис тоже были на исходе, а заняться охотой на зверя — значило упустить время…

Утром холодный, колючий ветер разогнал остатки облаков на небе и потащил снежную поземку, обещая более сильные морозы. Перекосов хотя и предусмотрел трудности спуска плота на воду, заранее строил его на кругляшах, на покатом к реке берегу, чтобы столкнуть было легче, долго возился, используя рычаги из срубленных заранее березовых шестов. Наконец, удалось сдвинуть с места один угол, потом другой. Так сантиметр за сантиметром он столкнул плот в воду. Шуга ударила в опущенный нос, заливая водой бревна сверху. Чтобы унты окончательно не промокли, Перекосов набросал на плот кучу ельника, леской, которую нашел в рюкзаке, привязал его к перекладине, завернул спички и документы в целлофановый пакет и, уложив рюкзак посередине, оттолкнулся от берега. Бурный поток подхватил скрепленные тремя перекладинами бревна, заскрипевшими в местах зарубок, закачавшимися на волнах, грозясь рассыпаться, и у Перекосова мороз пробежал по коже. Но плотик выдержал, стал удаляться от берега. Перекосов стал шестом управлять им, хотя это почти не удавалось — вода оказалась сильнее и тащила плот на середину основной широкой реки.

Он пожалел, что не учел быстрого течения — надо было строить плот выше от устья притока, тогда бы легче было преодолеть узкую речушку, теперь же плот вынесло на самую середину и бороться с вязкой, как патока, водой, замешанной на шуге, было очень трудно.

Бревна продолжали поскрипывать на волнах от ударов льдисто-снежных куч, появляющихся то слева, то справа, но плотик держался, плыл и плыл. Перекосов даже порадовался, — так быстрее доберется он до какого-либо селения, — однако, пронизывающий насквозь ветер, достающая и сквозь ветки ельника вода, промочившая унты и сковывающая судорогой ноги, заставили его снова взяться за шест и грести к берегу. Он наловчился использовать даже шугу, отталкиваясь от нее шестом, и сантиметр за сантиметром стал приближаться к правому берегу.

Торчащие из воды коряги залома он увидел, когда до берега оставалось метров десять. Плот несло прямо на него. Перекосов, собрав все силы, стал усиленно грести к берегу. Шуга у берега была плотнее, и ледовые припаи будто гнали буруны от себя. Перекосов понял, что избежать столкновения не удастся. Он бросил шест, уцепился за рюкзак — без еды ему долго не продержаться — и услышал треск разламываемых бревен.

Сообщение по радио о пропавшем вертолете с золотом, молчание подручных, не явившихся до сих пор ни к месту встречи, ни на запасные явочные квартиры, бесили начальника охраны Кувалдина, покинувшего прииск заранее, сославшись на семейные обстоятельства, уверенного, что операция с золотом пройдет как по маслу — два года он продумывал и разрабатывал это похищение, все, казалось, предусмотрел — и на тебе… Что могло случиться? Чукча и Кукушка решили вдвоем завладеть золотом? — мелькала мысль, но, зная того и другого, их трусоватость и раболепское преклонение перед ним, паханом из паханов, как величали его в воровском мире, известного на всех дальневосточных приисках своей жестокостью, умением находить злоумышленников в любой точке страны и служащего верой и правдой золотодобытчикам, охраняя их труд и спокойствие, вряд ли они рискнули бы на такой опрометчивый шаг. И вертолет нашли бы — не мог же он улететь с двухчасовым запасом топлива за океан.

Видимо, случилось что-то непредвиденное. Фриднин велел не дергаться и ждать. А у того интуиция поразительная: намного вперед видит.

И Кувалдин ждал, зная, что всех их, начиная с него и кончая летчиком, ищут. А потому нашел такое место, куда и самому опытному сыщику не придет в голову заглянуть — в военный городок морских летчиков близ Совгавани…

Год назад, отдыхая в Шкотовском санатории, он познакомился с женой морского летчика Наташей, симпатичной тридцатилетней женщиной, умной, скрытной и не любящей выставлять напоказ своим подругам достоинства и успехи, как делали это другие. Даже в санатории, где людей мало интересуют поступки других, она настояла для любовных свиданий снять комнату.

В любви она была бесподобна: изобретательна и неуемна, доводила его и себя до исступления, потому встречались через день, устраивая отдых.

Перед отъездом из санатория он сказал ей, что бывает по делам службы в их гарнизоне и спросил, как найти ее. Она ответила, что лучше этого не делать: «Семья есть семья, и муж у меня ревнивый», но потом нашла выход: «Зайдешь к моей подруге, Анюте, скажешь, что мой школьный друг и хочешь меня видеть. Она передаст мне».

И вот он у Анюты. Не такой роскошной женщины, как Наташа, но тоже ничего, «съедобной», как говорил Семен Семенович Фриднин, а он большой дока по женской части.

Анюта проигрывает внешними данными — небольшого росточка, и личико ординарное, курносое; зато одинокая — муж погиб в авиакатастрофе.

В день приезда Наташа не смогла к нему прийти, и он сумел быстро найти общий язык с Анютой.

Наташа это сразу поняла и пожалела, что дала ему адрес и разрешила приехать сюда, но делать было нечего, и она смирила гордыню, изредка, но все же навещала его. А Анюта вдруг закапризничала: «или я, или она». Вот собственницы! Он посмеялся: «Я же не муж, чтобы ревновать. Или после встречи с ней меньше тебя ласкаю?»

Она ничего не ответила ему, а с Натальей, видимо, переговорила, и та перестала ходить к подруге. Жаль, конечно. В гарнизоне особенно не погуляешь — негде, да и лишний раз светиться ему не хотелось, а Наташа здорово скрашивала одиночество. И еще одно беспокоило: женщины обидчивы, злопамятны и мстительны, как бы Наталья (хотя она и не болтлива) или Анюта не проговорились, где не надо. Правда, и та и другая мало что знают о нем — только то, что он говорил о себе: он-де геолог, ведет изыскательские работы, кочует с места на место, потому ни семьи, ни постоянного места жительства не имеет. Правда, обе могли обратить внимание на то, что он никогда не стеснял себя в денежном отношении, любил рестораны, дорогие вина и вкусные закуски, но, живя у Анюты, не мог же он скопидомничать, заставлять эту одинокую женщину тратиться на него. А теперь, когда цена денег резко упала и их приходится возить с собой чемоданами, какой смысл беречь? Вкладывать в какое-то дело или в сбербанк вовсе рискованно.