Борис Васильев - Щит и меч, № 4, 1995 (сборник)

На этом их недруги вроде бы успокоились. Ребята поросят закупили, каких в этих местах сроду и не водилось. Не поскупились — выложили за них все, что оставалось. Да еще пятнадцать тысяч привез с собой Григорий Константинович Щеглов — бывший проректор ветеринарного института, который бросил свое насиженное место и вместе со званием кандидата сельхознаук поселился рядом с братьями, в одном из восстановленных для него домов, которых в Скобляково расплодилось за последние годы по десятку на каждой стороне улицы. Не простым скотником нанялся Щеглов к Когтевым, а руководителем. Братья рукастые: каждый и за тракториста, и за шофера, и за кого угодно может. С грамотешкой, особенно по скотницкому делу, правда, туговато, потому и взяли Щеглова. Да и сами понимали, если дело абы как делать — и прогореть недолго.

Сначала местные над ними посмеивались. Потом, когда дело у арендаторов заладилось, другие разговоры по деревням побежали. Чуть не в каждом доме взялись за счеты и карандаши, все высчитывали: сколько братьям с Щегловым обломится от продажи свиней. Выходило много, даже слишком много.

На колхозном собрании бригадир механизаторов Глеб Сметанин потребовал запретить кооперативную деятельность в колхозе, доказывая, что он четверть века работал от зари до зари, а таких деньжищ сроду не видывал.

— За что огребают? — орал он с трибуны. — За нашу кровь и пот! Техника чья? Колхозная! Вода чья? Государственная. Выпасы, комбикорма, силос? Тоже наши. И все им?

— Ты еще про землю скажи, — крикнул кто-то из зала. — Земля — крестьянам!

— Тоже наше! — гомонил Сметанин.

— Если так, — вторил ему дед Гуров, — пиши всех на подряд. Я тоже за такие деньжищи пойду поросятам пятачки драить.

— Всех — так всех, — охотно согласился Щеглов. — Вали, мужики, на стол по пять тысяч и айда с рассветом еще одну ферму строить.

Однако денег никто не выложил. Ни один не пришел к Щеглову со своими тысячами ни на следующий день, ни через неделю. А через десять дней, в ночь с субботы на воскресенье, вернее — под утро, на ферме случился пожар. Дежуривший в ту ночь младший Когтев Павел сгорел вместе почти со всеми свиньями. Его обугленное тело пожарники с милицией и старшими братьями раскопали в угольях и пепле. Из двухсот двадцати поросят каким-то чудом вырвались из огня восемнадцать.

Щеглова таскали в прокуратуру. Сначала его арестовали вместе с Антоном Когтевым, но потом через неделю выпустили, когда до кого-то дошло, что свои кровные деньги жгут только сумасшедшие. В конце концов, не найдя виновных в умышленном поджоге, следователь свалил всю ответственность на погибшего — Павла Когтева. Прекратить уголовное дело за отсутствием состава преступления позволили показания инвалида Гурова, заявившего, что накануне вечером он распивал водку вместе с Павлом на его ферме и там же разжигали печь, чтобы погреться. Версия оказалась удобной, и никто, кроме арендаторов, не стал ее опровергать. Хотя ни бутылок, ни других следов пьянки на месте пожара обнаружить не удалось.

Во второй раз ферма сгорела ровно через год, опять же в июне. К тому времени Щеглов вместе с братьями Когтевыми прошел все судебные инстанции, получив в каждой из них соответствующую ее уровню и авторитету порцию искренних сожалений и обещаний. А затем, взяв в банке новую ссуду на строительство, они воздвигли новый поросячий детский дом. На этот раз арендаторы были осторожнее и дальновиднее. Битые, они позвали на помощь всех, кто хотя бы малость владел плотницким инструментом. Пришли шестеро из двадцати приглашенных, да и те, получив заработанные за день пятьдесят рублей, на следующий день на работу не вышли.

Заигрывание с местным населением не состоялось. Все чаще среди местной пьяни полушепотом, полусмехом раздавалось: «Бей кооператоров!»

И били. Сначала выбили окна на вновь отстроенной ферме, потом выломали ворота. В конце концов, подожгли.

То, что это действительно поджог, теперь уже никто не сомневался. Об этом говорили все. Бабы в магазине толковали: «Не жили хорошо и привыкать нечего. Подумаешь, перестройка! Хапнут тысяч по десять, купят себе машины и укатят в свои городские пенаты».

Первым на беседу зашел к следователю Григорий Константинович Щеглов — председатель так и не состоявшегося кооператива. Записав, как положено, все его данные, Попов напрямую спросил, что он думает об этом пожаре:

— Кого вы подозреваете?

— Всех подозреваю. Всех деревенских. И встретили, будто мы у них последний кусок хлеба и кружку самогона отнимаем. Шагу не дают ступить. Пашку порешили и нас на третий раз всех сожгут, потому что не хотят так вкалывать. Так и будут в город за продуктами ездить… Отучились люди на земле работать и труд свой уважать…

— Что вы можете сказать о гибели Павла Когтева? — не вступая в спор, спросил Попов.

— Я уже в прокуратуре все сказал. Там мне никто не поверил. И никто не захотел этим делом заняться. Нас же обвинили. Все вы в одной упряжке ходите. Не верю я вам…

Не получилась у Попова беседа и с братьями Когтевыми. Когда он спросил Антона о Павле, тот вдруг заявил:

— Все против нас. Но я сам этих гадов, что Павлуху сгубили, найду и судить своим судом буду…

Младший брат, Владимир, оказался рассудительнее старшего. Он подробно рассказал Попову об угрозах, которые приходилось слышать от деревенских на собрании и после. Передал слова Васьки Гурова, якобы слыхавшего, как Глеб Сметанин грозился наступить на горло «этим кооператорам», не дать им зарабатывать больше его механизаторов, а то, мол, все в кооператив сбегут.

Вышли братья Когтевы и Щеглов из здания милиции, можно сказать, ни с чем. Лица всех троих были озабочены. По дороге домой Антон буркнул, что уедет обратно в город, потом предложил собраться вечером у него и решить, что делать дальше: взять новую ссуду и начать все сначала или оставить поле боя за Глебом Сметаниным.

Когда за Антоном закрылась дверь, Попов наконец-то смог расстегнуть галстук и ворот рубашки. Потом взял зеленую папку с надписью «Дело о поджоге арендной фермы „Заря“», вложил туда протокол осмотра места происшествия, объяснения Щеглова и братьев Когтевых и, устало откинувшись на стуле, задумался. Вспомнились события последних недель, круто изменивших его жизнь. Непросто складывались его отношения с начальством, и когда Владимиру предложили должность старшего следователя в районном отделе внутренних дел, он дал «добро» и приехал в Никольское, расположенное на самой окраине области.

Нынешний начальник райотдела подполковник Мишин был когда-то наставником Вовки Попова, делавшим первые робкие шаги в сложном и противоречивом милицейском деле. Ивана Васильевича направили в Никольский РОВД три месяца назад в связи с тем, что в последние годы отдел лихорадило. В районе росло число преступлений. В обком партии шли письма с жалобами на бездеятельность милиции.