Ирина Зарубина - Частный сыск

Лидия почувствовала, как озноб пробрал ее с головы до кончиков пальцев.

Она была в западне.

— …Но я действительно ничего больше не знаю, гражданин начальник! — восклицал Ярошенко, отирая со лба крупные капли пота тыльной стороной ладони. — Понимаю, что в это трудно поверить, но войдите в мое положение!..

— Ваше положение — ваших рук дело, — довольно холодно отрезал Порогин, — и входить в него я не собираюсь.

— Гражданин начальник, вы должны мне верить! — настаивал Ярошенко.

Было видно, как трудно дается ему это обращение «гражданин начальник», которое сам привык выслушивать из уст задержанных.

Битый час шел допрос Ярошенко, и все без толку. Точнее было бы сказать: допрос стоял на одном месте.

— Итак, вы продолжаете утверждать, что не знакомы с руководителем группировки, в которую входили? — произнес Порогин.

— Именно так, незнаком, — поспешно закивал Ярошенко.

— Александр Дмитриевич, вы же взрослый человек, я просто удивляюсь. Представьте, что это вы меня — не я вас, а вы меня — допрашиваете, и я вам в качестве показаний рассказываю: никого не знал, ничего не видел, денег не получал, преступления не совершал. А у вас на руках документы, и в них такие суммы — Рокфеллеру мало не покажется…

Ярошенко тоскливо вздохнул и вновь вытер пот со лба.

Игорь внимательно поглядел на него, выдерживая паузу, и продолжал:

— Следствием установлено, что за рассматриваемый отрезок времени вами и вашей семьей был сделан ряд дорогостоящих покупок. Дача на Дмитровском шоссе…

— Это не я, это тесть купил! — пылко возразил Ярошенко.

— На пенсию?

— У него были сбережения!

— Следствием установлено, что все сбережения Катайцева Андрея Антоновича были обесценены в результате экономической реформы девяносто второго года: семь тысяч триста двадцать восемь рублей шестьдесят четыре, копейки. Вот соответствующий документ из сберегательной кассы, а вот, — Порогин сделал поспешный жест, чтобы не дать Ярошенко произнести заведомую ложь, — вот объяснительная записка, подписанная Катайцевым А. А., проживающим по адресу… Словом, узнаёте руку тестя?…

Ярошенко мрачно поглядел на разлинованный листок с кривыми строчками.

— Не хотите читать, не надо, — пожал плечами Игорь. — Смысл записки сводится к тому, что никаких сбережений, помимо вклада на книжке, у Катайцева не было. Дача была куплена вами, на ваши деньги и для вашего же пользования и лишь фиктивно записана на тестя. Желаете опровергнуть?

— Гражданин начальник, — вновь занудил арестованный милиционер, — я на дачу двадцать лет копил…

— А на машину «вольво» новейшей модели?

Ярошенко вздохнул.

— А как насчет евроремонта и покупки соседних с вашей квартир на лестничной клетке? — продолжал допытываться Порогин. — Рыночную стоимость сделки даже наши видавшие виды эксперты затрудняются оценить с точностью плюс-минус двадцать тысяч долларов. Около ста пятидесяти штук, никак не меньше, верно?

Ярошенко громко засопел.

— И вы хотите убедить меня, что совершенно безвозмездно помогали неизвестному махинатору, проворачивавшему с вашей помощью миллионные сделки?…

— Я его действительно не знаю, вот те крест, слово коммуниста! — выпалил арестованный и залился горячечным румянцем.

Порогин улыбнулся.

— Грустно, — наконец сказал он, — очень грустно, что мне приходится говорить офицеру милиции о последствиях подобной неразговорчивости.

Александр Дмитриевич, ну подумайте хорошенько, ради чего вы скрываете человека, который так вас подставил!.. Он ведь подставил вас, это точно. Бросил на произвол судьбы. Взвалил на вас с десяток статей Уголовного кодекса, а сам ушел в водоросли, как угорь, — ищи его, свищи!.. В ваших интересах предоставить следствию наиболее полную информацию об этом человеке. Иначе, вы же понимаете, вам придется отвечать за его преступления, — а у вас и своих предостаточно…

Ярошенко слушал, угрюмо наклонив голову.

Капли пота катились по его одутловатому, бледному лицу и падали на колени, оставляя на брюках темные круглые следы.

— Но я действительно мало что знаю, гражданин начальник, — пробормотал он.

— Ага. Теперь уже «мало что». «Мало что» — это уже кое-что, — скаламбурил Порогин. — Не так давно вы утверждали, что вообще ничего не знаете. Итак?…

Ярошенко покосился на лежащие перед следователем мелко исписанные листы бумаги.

— А вы внесете мои показания в протокол? — опасливо поинтересовался он.

— Разумеется.

— И запишете, что это было чистосердечное признание?

— Если это действительно будет признание…

— Тогда пишите. — Ярошенко зачем-то поднял и поднес к самым глазам свои тяжелые широкие ладони, будто внимательно изучал нанесенный на них природой рисунок линий жизни. — Мы переправляли на Юго-Восток лекарства, презервативы, внутриматочные спирали… словом, всякую мелочь, которая здесь стоит недорого, а там — вдесятеро больше. От меня требовалось только одно: закрыть глаза на внеплановый рейс и отправить в качестве сопровождающих нескольких моих людей, для надежности.

— Погодите, как — ваших людей? Они что, в свободное время летали?

— В рабочее, — еле слышно произнес майор. — Утром приходили на дежурство, улетали, а вечером…

— Ясно. Дальше — про самолет.

— Как правило, самолет приземлялся где-нибудь в тропиках, на секретном аэродроме, его быстро разгружали и отправляли восвояси…

— Пустым?

Ярошенко помялся и нехотя сообщил:

— Не всегда. Иногда везли груз.

— Какой? — напирал Порогин.

— Ну… например, драгоценные камни… Я толком не знаю. Не интересовался.

— От кого вы получали инструкции?

— Не знаю.

Игорь с раздражением отшвырнул прочь карандаш.

— Но я и вправду не знаю, гражданин начальник, поверьте! — взмолился несчастный начальник отделения милиции аэропорта. — Мне звонили по телефону и называли время вылета, номер борта и прочее. Оставалось лишь точно следовать распоряжениям.

— Кто звонил: мужчина… женщина?

— Мужчина, по-моему. Хотя… — Ярошенко помедлил. — Вы же знаете, гражданин начальник, сейчас такие женщины пошли, пьют-курят, голос погрубее, чем у мужика, бывает. Может, и женщина. Но скорее, мужчина.

— Он не представлялся?

— Я узнавал его сразу. Между собой мы его прозвали Хлыстом.

— Почему?

— Ну голос у него такой. Резкий. Никогда не здоровался. Сразу выкладывал, что к чему, и бросал трубку.

— Каким образом с вами расплачивались?

Ярошенко хотел было вновь занудить насчет собственного бессребреничества, но наткнулся на суровый взгляд Порогина и, обреченно вздохнув, проговорил:

— Деньги лежали в камере хранения. Хлыст звонил мне и называл номер ячейки и шифр. Я шел и вынимал пакет.