Ирина Зарубина - Частный сыск

— Что-то Петрович не в себе сегодня, как с цепи сорвался, — усмехнулся коренастый брюнет с густыми, как сапожная щетка, усами. — На всех рычит.

— А у него жена в отпуск с заместителем уехала, — хохотнул третий, постарше.

— Ну да!

— Ага. Раньше тайно ему рога наставляла, а теперь — при всем народе. Вот он и бесится. Здрасьте, господа-товарищи! — Последняя фраза адресовалась четверым низкорослым аборигенам, приближавшимся к самолету.

Один из аборигенов остановился, и по его знаку застыли остальные. Он поднял вверх правую руку и громко и отрывисто выкрикнул несколько слов.

Пассажиры самолета недоуменно переглянулись.

— Что он лопочет? — спросил усатый.

Блондин пожал плечами.

Абориген повторил короткую фразу, при этом вид его был весьма вызывающим.

— Может, Петровича зовет? — предположил блондин. — Он там, в ангар пошел… вас искать!

Блондин вытянул вперед руку, желая указать, в каком именно направлении отправился Петрович, как вдруг все четверо сделали стремительное движение… что-то вспыхнуло, и раздался звук выстрела.

— Ё-моё! — вскрикнул блондин, присев от неожиданности и услыхав, как мимо виска тоненько свистнуло.

В следующее мгновение он увидал Петровича и двоих сопровождающих, мчавшихся по взлетной полосе и отчаянно машущих руками. Петрович к тому же начал палить в воздух.

— Полундра, — сказал блондин, наконец сообразив, что дело пахнет жареным.

Будто по команде, из зарослей высыпали люди. Их было много, не меньше сотни.

Загрохотали выстрелы.

— Поехали! — орал Петрович, подбегая. — Поехали!

Наперерез ему бросился невысокий коренастый абориген. Недолго думая, Петрович выстрелил в него почти в упор, и абориген рухнул как подкошенный.

Взвыли двигатели.

— Быстрее! — вопил Петрович, буквально вталкивая подчиненных по лесенке в самолет. — Шевели задницей!..

Оглянувшись, блондин увидел, как на взлетную полосу из джунглей выезжают открытые джипы.

— Шевели задницей! — рявкнул на него Петрович.

Прогремел залп.

Блондин почувствовал, как земля уходит из-под ног, тело стало ватным, тяжелым, и он повалился на руки Петровичу.

Петрович одним махом забросил блондина в салон самолета и захлопнул за собой дверь.

Тем временем машина уже выруливала на взлетную полосу.

— Убит? — гаркнул Петрович, склонившись над вмиг посеревшим блондином. — Убит ведь, зараза!

— Живой, — возразил усатый, приникнув ухом к груди приятеля. — Ранен только.

— Помощнички, черт бы вас побрал! — выругался Петрович и метнулся к кабине пилотов. — Ну взлетайте! Я кому сказал!

Пилоты не отвечали, лишь сосредоточенно щелкали тумблерами на щитках управления.

— Кому говорю, взлетайте!!! — проорал Петрович, перекрывая шум двигателей.

Тогда командир обернулся и мрачно сказал:

— А не пошли бы вы в жопу, товарищ майор?

Самолет, разгоняясь, понесся по взлетной полосе.

— Стреляют, гады, — сообщил второй пилот. — Как бы стекло кабины не пробили.

Командир словно не слышал. Он глядел на движущиеся навстречу открытые джипы, отсекавшие машине путь в небо.

Бортмеханик, скривив лицо, как от зубной боли, наблюдал за происходящим.

Джипы разворачивались.

— Скорость принятия решения, — доложил второй.

Бортмеханик увидел, что крохотные фигурки на задних сиденьях джипов расчехляют и направляют на кабину пулеметные стволы.

— Экипаж, взлетаем, — распорядился командир. Как по сигналу, раздались пулеметные очереди. Впереди что-то взорвалось, и в следующий момент машина, вздрогнув, оторвала переднее шасси от взлетной полосы.

Нос задрался и вошел в густой белый дым, заволокший просеку.

Затем под брюхом самолета мелькнули раскачивающиеся ветви деревьев, и земля, словно оттолкнувшись от тяжелой машины, пошла вниз, повернулась ребром и пропала.

— Слава Богу, — одними губами прошептал командир.

— Чтобы я еще раз… когда-нибудь… да ни за какие деньги!.. — проговорил бортмеханик.

В салоне стояла тишина, нарушаемая лишь мерным гулом двигателя.

— Кажется, пронесло, — сказал наконец усатый. Петрович смерил его неприязненным взглядом.

— Да? А куда девать вот это? — Он кивнул в сторону постанывающего блондина в окровавленной рубахе. — А это? — Он посмотрел на огромные ящики-контейнеры, загромождавшие большую часть салона. — Может, в море?…

И он нехорошо засмеялся своей злой шутке.

— Вот что я хотел прежде всего потрогать, так это ее сисечки. Сисечки у нее знатные, это точно. Белые, круглые, теплые от прикосновения, твердые. Ах, какие сисечки!.. — Граф мечтательно закатил глаза, и его пухлое лицо приняло по-детски наивное, мечтательное выражение. — Если бы у моей жены такие сиськи были, я бы ее до смерти любил!..

— Граф! — укоризненно покачала головой Наташа, отбрасывая тыльной стороной ладони ниспадавшую на глаза прядь волос. — Фи!

— Отчего же «фи», милая моя? Очень даже и не «фи». — Граф залихватски встряхнул седой шевелюрой и обнажил в улыбке ровный ряд мелких, желтоватых от табака зубов. — Будьте естественнее. Что естественно, как говорится, то не безобразно. Древние это понимали, я бы сказал, с пронзительной отчетливостью. Обратите внимание на их искусство: в нем все откровенно до последней черточки, а вот вы не краснеете. Почему? Потому что это прекрасно. Вы ведь не краснеете перед, извиняюсь, голым Аполлоном в музее, верно?

Отложив в сторону веничек с мягкой щетиной на конце, каким пользуются при археологических раскопках матерые профессионалы, он весело поглядел на собеседницу.

— Перед Аполлоном не краснею, — согласилась Наташа, лукаво сощурив глаза. — А вот перед тобой, прости, покраснела бы.

— Так это потому, что старый я хрен! — обрадовался Граф. — У тебя муж молодой, на что тебе мои сушеные мощи!..

— Невозможно с тобой разговаривать, — всплеснула руками Наташа, но про мощи опровергать не стала.

— Будь естественнее, — повторил Граф назидательно. — Мне порой кажется, что я и археологией увлекся как раз ради этой цели!..

— Ради того, чтобы я не краснела перед голыми? — озорно уточнила Наташа.

— Ради того, чтобы человечество вспомнило про свои корни и отбросило прочь наносное, — будто не уловив иронии, сказал Граф. — А иначе зачем мы без конца роемся в земле и выискиваем всякий хлам, битые черепки и прочее!..

— Как ни странно, — заявила Наташа, — сейчас я с тобой абсолютно согласна. Рыться в земле не хочется и черепки искать тоже. Может, пойти позагорать, а?

— Ах, молодость, — вздохнул Граф и с двойным усердием принялся сметать веничком вековую пыль с древней каменной кладки. — Это у вас впереди целая жизнь, это вам кажется, что все еще успеется. А я должен торопиться. Иди загорай, красавица! — Великодушно разрешил он.