Алексей Лебский - Кай и Герда [СИ litres]

– У меня нет слов, – сказала старший констебль Андерсен, когда они вышли из кабинета главного менеджера, – а не пошел бы он в жопу, этот Кеплер. Прямо сейчас надела бы на него браслеты за препятствование следствию, и на 24 часа. И одежонку бы изъяли. Он пошел полиции навстречу! А ты чего молчал?! Надавил бы, или слабо? – Если у него рыло в пуху, он своими действиями еще не раз подтвердит это, и окажется там, куда ты его хочешь засунуть. Марика немного успокоилась.

– Знаешь, раз уж мы в магазине, зайдем в Гуччи, мне там кое что понравилось.

Это оказалось для Якобсена неожиданностью, но он согласился, и они потащились в самый дальний конец универмага. Старший констебль долго копалась в стойке с одеждой, наконец извлекла то, что искала, потом рылась в стопке кофточек тайского производства и тоже нашла. Сейчас я надену все это, а ты на меня посмотришь. Она исчезла за занавеской примерочной и появилась через пять минут в белой кофточке в синий горошек и короткой джинсовой юбке.

– Ну и как я тебе? – она подпрыгивала от волнения и вертелась перед зеркалом в зале.

– Супер, супер. Я даже не ожидал. Очень мило выглядишь, фигура подчеркнута и ноги у тебя отличные. И расцветка тебе к лицу. Сорокапятилетняя старший констебль Андерсен от этих слов чуть не выпрыгнула из миниюбки. Она снова нырнула в примерочную, переоделась в то, в чем пришла и радостно понесла новые вещи на кассу.

– Знаешь, я тоже бы хотел кое что примерить. Тебя не затруднит?

– Что ты, конечно, нет.

Они спустились в бутик, где Якобсен отложил себе пиджак. В примерочной он снял куртку, и старый видавший виды пиджак и надел новый.

– Неплохо, но чего-то не хватает. Почему ты не носишь яркие галстуки, Адриан?

Погоди, вот этот. Она выхватила из стойки с галстуками один очень оригинальный и тремя ловкими движениями сделала виндзорский узел. Приложила к пиджаку.

– Надевай!

Из зеркала на Адриана смотрел его двойник, немного помолодевший, в стильном прикиде менеджера серьезной фирмы, но не полицейского следователя из провинции. – Все, старый пиджак долой! Отлично выглядишь!

– Уговорила, беру. Еще и вот эту рубашку, пожалуй.

– Нет, уж лучше голубую.

Он расплатился и они покинули “Стин” не без удовольствия.

– Я себя чувствую просто на седьмом небе! Адриан, а почему бы нам не отметить это дело? Якобсен отдаленно ощутил некоторое волнение.

– А что ж и отметим. На Киркеристен есть такая тайская кафешка, просто чудо. Старший констебль Андерсен не возражала. В приподнятом настроении они преодолели километр и припарковали серебристый форд на другой стороне улицы. В кафе любимый столик оказался свободен, они заказали мясное ассорти, разных соленостей и бутылку Red Label. После двух рюмок волнение улеглось и он поведал Марике о том, как он собирался купить себе пиджак в Аркаден, а тут в “Стине” случилось убийство, и старший констебль вернула расслабившихся мужиков на работу. А еще он достал из внутреннего кармана пластиковый конверт, в котором лежала кредитная карта.

– Угадай, что это такое?

– Я бы сказала, что какой-то чудак держит свою кредитку в пакетике. Она засмеялась и повертела пальцем у лба.

– А вот и нет. Я соскрёб этой картой немного пыли с костюма, который нам показывал Стиг. У Нюквиста есть образцы пыли с места преступления и с технологического этажа.

– Это незаконно, в суд с этим не пойдешь!

– Не пойду, но если Стиг врёт, и подменит спецодежду, мы его в два счета расколем.

Завтра же получу ордер.

– Наливай, – она наколола на вилку корнишон, – вряд ли ты получишь ордер. Они смеялись, после пятой порции вообще развеселились и даже станцевали под кантри. Потом виски закончился, а Марика была в ударе.

– Мне далеко ехать, а я уже много подняла. И хочется продолжить!

– А мы никуда не поедем, а пойдем ко мне. У меня есть еще полбутылки уокера. Так как? Они вывалились на улицу, пока шли по Тронхеймсвейен хохотали, обнимались, целовались.

– Вот и мой дом, милый дом, – он отпер подъезд и они вместе преодолели из последних сил десять ступенек лестницы. Как только они оказались в прихожей за закрытой дверью, вся одежда буквально сама полетела с них на пол, оставшись в одной майке, Адриан отнес возбужденную Марику в свою постель.

– Ты все классно придумал! Боже мой, я увижу Неаполь, и Помпеи, суровый Везувий, Рената прильнула к широкой груди Карла, – я никогда не была в Италии.

– В Неаполе мне приходилось быть в 1980 году на гастролях. К тому времени мы еще не подготовили “Снежную королеву”, просто папа и мама выступали там со своими номерами. Я толком не увидел город, почти все время провел в цирке за кулисами. Помогал ухаживать за животными, выполнял разные поручения. Только раз все вместе мы спустились в порт и прогулялись по набережной. Везувий видели.

– Мы едем ко мне, а ты же хотел встретить Рождество дома? Рождество и Новый Год домашние праздники.

– А для меня, где ты, там и дом, там и радость. Наша квартира, где умерла мама, наводит на меня черную тоску. Ничего из того хорошего, что было, не осталось.

– Я помню твою маму. Жаль, что все так сложилось, её болезнь. Она была творческой личностью, постоянно изобретала новые трюки, наверное, в цирке иначе нельзя.

– Полно, не будем о грустном.

– Я так рада, что мы едем к морю. Я одна ни за что бы не выбралась, боюсь путешествовать, вот с тобой совсем другое дело. Купаться сейчас, правда, холодно, но там столько всего интересного! Рената жила с отцом на Хоффс вейен за парком Фрогнер. Зимой это место выглядело весьма уныло. Редкие голые деревья, краснокирпичные коробки домов, пустынные улицы. В километре отсюда, в парке скульптур Вигеланда прогуливались сотни туристов, жаждущих увидеть статуи символизирующие плотскую любовь. Рената не была в восторге от этих скульптур и от обелиска – фаллоса, и Карл разделял ее мнение. Любовь, секс, дети, так обильно представленные в скульптурах, все это должно было относиться к таинству отношений между мужчиной и женщиной и не выставляться для публичного просмотра.

В свои тридцать два года молодая женщина побывала неудачно замужем, защитила кандидатскую диссертацию по биологии, и имела лицензию ветврача. В основном, её пациентами были лошади, а клиентами тренеры. Рената любила цирк и цирковых животных, хотя, чаще всего, они вызывали у нее чувство жалости. Особенно больно было усыплять безнадежно больных животных, которые получили тяжелые ранения от людей. А с другой стороны, вытащенное с того света живое существо радовало ее и наполняло жизнь особым, только ей понятным смыслом. Ради этого она и занималась с больными животными. Отец Ренаты, шестидесятилетний вдовец Свен Одегард держал магазин спортивных товаров в Скёйене и специализировался на рыболовных снастях. Кроме того у него можно было купить лыжи, коньки, хоккейные клюшки всех видов, шайбы, мячи и ракетки. В межсезонье продажи падали, и он справлялся в магазине один, но ближе к началу сезона рыбной ловли Свен нанимал женщину для работы на кассе. Рената любила отца, и в свой выходной тоже помогала ему в магазине как могла. Это было для неё и сменой обстановки и радостью общения. Они абсолютно доверяли друг другу. Если Свен задерживался или собирался остаться ночевать в магазине, он обязательно предупреждал Ренату по телефону, чтобы она не волновалась. Господин Одегард знал о новом увлечении Ренаты и не испытывал восторга по этому поводу, но не подавал виду: пусть будет, что будет. Они только к восьми часам вечера добрались до дома Одегардов. В окнах на восьмом этаже не было света, “амазон” не стоял во дворе – отец сегодня уже не приедет. Карл уже не раз оставался ночевать у Ренаты. Эта девушка, красивая, образованная и строгая, так страстно откликалась на его поцелуи и ласки. Он влюбился в неё как мальчишка в красавицу-фотомодель и то, что она ответила ему взаимностью значило для него очень много. Она не обладала внешностью модели, высоким ростом и длинными ногами, в ней было в меру всего, она просто была милой и любимой. Теперь, когда кошелек Карла благодаря “Стину и Строму” поправился в размерах, он стал покупать Ренате цветы и дорогие книги, мог сводить ее в приличный ресторан. При этом Карл старался не выглядеть нуворишем, и деньги тратил осторожно. Его главным богатством были не красота и наличие средств, а обаяние, артистическое и повседневное, унаследованное от отца и матери.