Алексей Лебский - Кай и Герда [СИ litres]

– Вот, здесь же совершенно отчетливо написано, мы сегодня не принимаем. Никаких кошечек и собачек. Обращайтесь в дежурную, можно вызвать на дом.

– Начальник твой здесь? – Хильде отодвинула девицу и вошла в коридор. В комнате, которая в обычное время служила приемной, стояли составленные вместе столы, уставленные бутылками и остатками угощения. Здесь было накурено так, что дым ел глаза. В основном за столами сидели женщины, лишь двое мужчин разбавляли эту компанию. Во главе стола, очевидно, сидел начальник, который мгновенно отреагировал на визит незнакомки, стряхнув со своего колена абсолютно нетрезвую лаборантку.

– Я могу поговорить с господином Густавом Бонне? Полиция Осло, Хильде Робертсон!решительно представилась молодая женщина.

– Я господин Бонне, – услышала Хильде из другого конца комнаты. К ней подошел крепкий сутуловатый тип с бородкой. В отличие от всех остальных, на Бонне был не медицинский халат, а весьма дорогой костюм.

– Мы сегодня от-т-мечаем мой день рождения, ты можешь п-поприсутствовать, начальник немного заикался. Он не был сильно пьян и Хильде, уведя его в коридор, изложила цель своего визита.

– Наши лекарственные средства находятся в запертой комнате в опечатанном сейфе, а ключи от нее я сегодня для пущей безопасности оставил дома. Так положено по инструкции в выходные дни, – заявил Бонне, – так что, дорогая моя, присоединяйся к нашей к-компании, а послезавтра я вышлю тебе список лекарственных препаратов факсом.

– А вот это, – она указала на комнату, тоже по инструкции? Нет, так не пойдет, Бонне ты сейчас же прекращаешь этот шабаш ведьм, мы едем к тебе домой за ключами, и смотрим твой сейф с ампулами. Из комнаты донеслось нетрезвое скандирование: Густав! Густав! Густав!

– Хорошо, хорошо я предоставлю список прямо сейчас, – взмолился Бонне, мне придется звонить суп-пруге, а это очень неприятно. Он вошёл в комнату, где его ждали один лаборант и восемь сотрудниц и сделал им знак сидеть тихо, затем набрал домашний номер и попросил выслать факсом документ от двадцать третьего декабря. Через пять минут Хильде держала в руках три страницы факса, представлявшие собой копию реестра остатков лекарственных средств на конец 1984 года. Бумага была вполне официальной, с фирменной шапкой, начальственной подписью и печатью. Она пробежала глазами документ и осталась вполне удовлетворенной результатом: искомый препарат отсутствовал, он не поставлялся в такие организации вообще.

– Ты позволишь мне позвонить? – Хильде погрозила пальцем сидящим за столом и, не дожидаясь ответа, набрала номер управления.

– Бригге, запиши: по адресу “номер один” препарат в списке отсутствует. Арно звонил?

– Да, он пять минут назад звонил. Едет в третий адрес, во второй ему попасть не удалось. Она заглянула в свой список адресов.

– Еду в четвертый адрес, передай Арно, что на сегодня заканчиваем проверку. Скоро все закроется. Она с удовольствием покинула лабораторию и, усевшись на пассажирское сиденье в ауди Голдмана, скомандовала:

– В Софиенберг!

Я сижу в нашей машине и жду, когда вернется Карл. Мы в самом центре, около вокзала. Брат стоит у забора, за которым ряды железнодорожных путей. Если он не придет, мы уедем ни с чем, и маме станет совсем плохо. Вот, этот маленький ушастый человечек подходит к забору с другой стороны и делает Карлу знак. Братишка просовывает две купюры сквозь отверстие в решетке, человек внимательно изучает их и передает ему пластиковый пакетик, а потом исчезает за одним из вагонов. Карл садится в машину.

– Как ты узнал про это место? Они же просто так не показываются, эти гоблины.

– Санни мне рассказал. Он давно берет кокаин у этого типа, тут тихо, посторонних глаз нет. Санни – наш осветитель, солнышко. На самом деле его зовут Александр Штейнберг. Санни из богатой семьи, а в цирке работает просто потому, что любит цирк. Он даже учился в университете, только бросил. С нами ему интересно, но без кокаина он уже не может. Мы с ним по очереди несём деньги к этому проклятому забору. Мы едем домой, Кай ругается, что испачкал брюки мазутом в траве около железной дороги, что мы просадили уже кучу денег на дурь, что надо было маму тогда зимой не слушать и устроить в больницу.

– Ну и как ты себе представляешь “не слушать маму”. Её невозможно не слушать. У нас есть Линда и мы в ответе за нее. Отец неизвестно где, на письма не отвечает. Я тебя боюсь потерять, ты женишься на Ренате, а я что буду делать?

– Тебе надо найти свою половинку, и будет тебе счастье. И Линду мы с тобой будем поддерживать, пока она не подрастет. Я не знаю, что такое искать половинку. Я одно целое и искать ничего не хочу. И в счастье я не верю. Счастье от секса, чужих трусов, грязной посуды и совместных походов по дорогим магазинам. Вот мамино счастье, это мы, а её половинка отвалила в Данию и трахает там молодую актриску. Илоне никогда не быть Снежной королевой, даже на роль Маленькой разбойницы она не тянет, просто маленькая смазливая тварь. Мы выходим из машины около тайской забегаловки, и я прошу Карла купить нам выпить. Карл относит маме домой пластиковый пакетик и возвращается. Мы садимся за столик у окна, он берет red label. Мне не очень нравится лекарственный привкус этого виски, но сегодня не хочется привередничать. После второй рюмки привкус уже не чувствуется. Карл измучен физически и морально. Уже две недели он никак не может устроится на работу. Ничего, скоро в Гласмагазинет откроется вакансия экспедитора, тот тип обещал ему, что обязательно примет его. Мы просаживаем последние мамины деньги. Мама – великая актриса, но обречена на жизнь в нищете, а мы сможем подняться в этой стране, жить, работать? В тридцать лет очень хочется верить, что твой талант пробьется и тебе не обязательно быть грузчиком или продавцом залежалого товара, расклеивать афиши разных наглых бездарностей и торговать своим телом. Я подаю объявление одно за другим, но сейчас не сезон. Театры на гастролях и вернутся только осенью. Работать в кафе мне совсем не хочется, вспоминаю буфетчицу в цирке, которую сначала совратил директор, а потом униформисты по очереди имели в подсобке.

– Налей мне ещё.

– Тебе хватит, – Карл выливает остатки уокера в свой граненый стакан и пьет безо льда.

– Вот так всегда.

Мы нехотя идем домой, просто потому, что нам некуда больше идти. Линда плещется в ванной комнате. Мама сидит на кровати и смотрит телевизор. На экране стендапер с идиотским монологом кривляется и делает паузы, чтобы публика поняла его глубокую мысль. Я дочитываю последние страницы Ирвина Шоу, жаль, книга закончилась. Накатывает грусть, я смотрю в потолок, заложив руки за голову, а потом закрываю глаза и проваливаюсь в сон. Мы сидим с Каем на парапете нашей зеленой лужайки в Сандекере, день жаркий, старик Бенни вылез погреть свои кости и сидит рядом в траве. Кай осторожно касается тыльной стороной моей щеки. Я просыпаюсь и подскакиваю на диване: