Джон Гришэм - Расплата

Томпсон любил попадать в объектив репортеров и с удовольствием давал интервью. На место он всегда приезжал заранее, выгружал электрический стул и пульт управления и позировал для фотографий с местными жителями. После первой казни он заявил корреспонденту, что «осужденный умер со слезами на глазах – так заботливо я с ним обошелся и так чисто сжег». Появились снимки, как помощники шерифа пристегивают к стулу осужденного за убийство жены чернокожего и тот умирает от удара электрическим током. Казни не были предметом демонстрации публике, но свидетелей хватало.

Вскоре стул получил прозвище «старина-электрик», и его слава росла. Это был редкий случай, когда штат Миссисипи оказался в чем-то впереди. Луизиана, позавидовав, сконструировала копию, однако остальные штаты примеру не последовали.

С октября 1940 года по январь 1947-го «старина-электрик» был в деле тридцать семь раз, и Джимми Томпсон колесил по штату со своим передвижным шоу. Опыт был далеко не идеальным, и хотя граждане гордились тем, как казнят преступников в их штате, уже начали раздаваться жалобы. Казни не походили друг на друга. То быстрые и, видимо, гуманные, то долгие и мучительные. В 1943 году случилась трагедия: Томпсон неправильно подключил электроды к ногам осужденного, и их охватил огонь. Сгорели брюки и кожа, помещение наполнил сильный дым, и зрители стали задыхаться. В 1944 году первый удар не убил заключенного. Джимми снова включил рубильник, затем опять. Через два часа бедняга был еще жив и испытывал страшную боль. Шериф попытался прекратить пытку, но палач не послушался – увеличил мощность генератора и прикончил несчастного последним разрядом.

В 1947 году «старину-электрика» установили в здании суда в Джексоне, округ Хиндс, где удар током получил приговоренный к смерти чернокожий.

И вот теперь в июле Джимми Томпсон со своим хитроумным устройством направился в округ Форд.

Этот вопрос часто задавали Джону Уилбэнксу, и он давал на него один и тот же честный ответ: очень мало шансов за то, что казнь не состоится. Ей ничто не может помешать, разве что просьба о помиловании, которую Уилбэнксы подали без ведома своего клиента губернатору. Помилование было его прерогативой, однако шансы на успех казались призрачными. Джон сопроводил просьбу письмом, в котором указал: он идет на этот шаг, только чтобы использовать все возможности правосудия. Джон неоднократно повторял, что, кроме губернатора, надеяться не на что. Ни на приостановление казни до конца рассмотрения апелляционной жалобы. Ни на юридические усилия в последнюю минуту. Ни на что.

Праздник 4 июля в Клэнтоне отмечали парадом. Десятки ветеранов в форме прошли по городу и раздавали детям конфеты. На лужайке перед зданием суда стояли мангалы для барбекю и лотки с мороженым. На балконе играл оркестр. В этом году предстояли выборы, кандидаты меняли друг друга у микрофона и давали обещания. Но праздник был все же скомкан, поскольку горожане не говорили ни о чем, кроме предстоящей казни. Джон Уилбэнкс с балкона отметил, что толпа на сей раз меньше, чем обычно.

8 июля, во вторник, Джимми Томпсон приехал на своем серебристом грузовике и поставил его возле здания суда. Разгрузил содержимое и поощрял всех, кто хотел посмотреть на аппарат. Как всегда, разрешал детям устраиваться на сиденье и позировать для фото. Стали собираться журналисты, и Джимми потчевал их рассказами о своих подвигах по всему штату. Объяснял в деталях, как проходит процедура, как от оставшегося в кузове генератора напряжение в две тысячи вольт побежит футов триста по переулку в здание суда, затем вверх по лестнице к залу, где рядом со скамьей присяжных будет находиться «старина-электрик».

К вечеру во вторник на поезде приехали Джоэл и Стелла. Флорри встречала их на вокзале. С перрона, ни на кого не глядя, они поспешили в красный коттедж, где их ждал приготовленный Мариэттой ужин. Настроение было мрачное, они почти не разговаривали. О чем? Реальность медленно доходила до сознания, и они погружались в кошмар.

Утром в среду Никс Гридли, остановившись у здания суда, не удивился, обнаружив около «старины-электрика» небольшую толпу зевак. Проныра Томпсон, как обычно, распинался об исключительных качествах своей машины, и Гридли вскоре ушел в тюрьму. Позвал Роя Лестера, и они через боковую дверь быстро вывели Пита Бэннинга и усадили на заднее сиденье патрульного автомобиля шерифа. Пит был без наручников, и, пока они ехали по Натчес-Трейс, никто не произнес ни слова. Вскоре шериф остановился, Рой выскочил из машины, чтобы купить кофе с печеньем, и они ели на ходу, не издавая ни звука.

Директор государственной больницы штата Миссисипи в Уитфилде ждал их у ворот. Никс пошел за ним по территории к сорок первому строению, где последние четырнадцать месяцев находилась Лиза Бэннинг. Их встретили два врача. Они поздоровались, и Пит последовал за ними. Дверь в кабинете закрыли, и доктор Хилсебек сказал:

– К сожалению, мистер Бэннинг, ваша жена плохо себя чувствует. И ваш визит только усугубит ситуацию. Она совершенно ушла в себя и ни с кем не хочет разговаривать.

– Я вынужден был приехать, – ответил Пит. – Другой возможности не представится.

– Понимаю, – кивнул врач. – Только не удивляйтесь тому, как она выглядит. И не ждите особенной реакции.

– Как много ей известно?

– Мы рассказали ей все. У нее наблюдалось улучшение до того, как несколько месяцев назад она узнала об убийстве. Новость ее подкосила, и состояние продолжает ухудшаться. Две недели назад я говорил с шерифом. И после того, как стало ясно, что казнь неизбежна, мы пытались осторожно донести до нее эту новость. Не удалось. Она почти перестала есть, не сказала ни с кем ни слова. Если казнь состоится, последствия угадать невозможно. Мы крайне обеспокоены.

– Я хочу ее видеть.

– Хорошо.

Пит последовал за сопровождающими по коридору и поднялся на лестничный пролет. У двери без таблички их поджидала медицинская сестра. Хилсебек кивнул ей на Пита, тот открыл дверь и вошел в палату. Сестра и врач остались ждать в коридоре.

Помещение освещала тусклая лампа под потолком. Окон не было. Единственная дверь открывалась в крохотную ванную. На кровати с деревянной рамой сидела подпертая подушками Лиза Бэннинг, бодрствовала и ждала. На ней был обернутый простыней серый выцветший халат. Пит осторожно приблизился и сел в ногах. Она пристально, словно опасаясь, посмотрела на мужа и ничего не сказала. Лизе было почти сорок лет, но выглядела она гораздо старше: волосы поседели, щеки ввалились, потускневшую кожу избороздили морщины. В комнате было темно и спокойно.

– Я приехал попрощаться, – наконец произнес Пит.

– Я хочу видеть детей, – отозвалась жена неожиданно твердым тоном.