Сьюзан Конант - Пес, который боролся за свои права

Однако он ограничился лишь небрежным кивком. К моему немалому удивлению, Сиси шагнула вперед, как будто желая что-то сказать, но тут я увидела, что Фейс энергично машет мне рукой.

— Извините, мне надо спешить, — сказала я. — Меня зовет Фейс. Я обещала ей выгулять Рауди.

Должно быть, Мими подумала, что для пробежки с ним я выбрала странное время.

Как обычно, мой привередливый Рауди отказался воспользоваться отведенными для выгула площадками: он считал их слишком грязными и чересчур открытыми для посторонних глаз. Выгуляв его на газоне у гавани и тем самым нарушив правила выставки, я вернула его в клеть и отправилась разыскивать отца. Голос Бака я услышала еще до того, как увидела его стенд.

— Все собаки произошли от волков, — убедительным тоном объяснял он.

Даже на расстоянии, а я таки держалась на расстоянии, показ выглядел впечатляюще: афиши с изображением белых полярных волков, демонстрация видеофильмов и, конечно, Клайд, который расхаживал на длинном поводке за спиной Бака, — длинный, высокий, поджарый вариант Рауди с большими ушами и недоверчивым взглядом.

Сиси, подбоченясь, стояла перед площадкой, где проходил показ, и, выставив вперед костлявые локти, чуть не брызжа слюной, кричала на Бака:

— Кто дал вам право приводить сюда эту тварь! Да будет вам известно, да-да, я хочу, чтобы вы это знали, — сегодня здесь собрались очень ценные выставочные собаки.

Я пробыла там достаточно долго и видела, как Бак сделал гигантский вдох, отвел назад плечи, совсем как это делал когда-то Тедди Рузвельт, и начал орать. На этом я ушла. Я хотела, чтобы на время ринга его отвлекли тем или иным способом, но вовсе не таким. Мне следовало подойти к Сиси, представить ей Бака как моего отца, объяснить ему, что у нее два прекрасных пойнтера, а ей — что он раньше держал золотистых ретриверов, и спровоцировать их на долгую беседу. Но вместо этого я ушла.

Было ошибкой выводить Рауди из клети, когда ты сама в неважнецком состоянии. И тем не менее я его вывела. Я была вся в поту, когда подвела его к рингу, на котором проводились испытания во второй группе подготовительного класса. Знающие люди подтвердят, что если, находясь на ринге, вы нервничаете или чем-то расстроены, то собака нюхом почует в вас постороннего и не станет повиноваться. Когда мы наконец дождались своей очереди, то Рауди показал плохое хождение на поводке рядом. Просто плохое, хоть и не влекущее за собой снятие с испытаний. Не думаю, что как вожатый я допустила какие-нибудь ошибки. Но я чувствовала, что потею, и на себе ощущала это странное явление отчужденности собаки. Для Рауди я уже была не Холли. Рядом с ним был посторонний, от которого пахло виной, стыдом и предательством. После девятой фигуры, последней в хождении на поводке рядом, я поставила Рауди, сняла с него поводок и передала его Линде Макнелли, которая улыбнулась мне и слегка склонила голову набок: Рауди, мол, держался молодцом. Следующим элементом было хождение рядом без поводка.

— Вы готовы? — спросил мистер Солсбери.

— Готовы, — ответила я.

Таков ритуал. Конечно же, я лгала.

— Тогда вперед, — сказал он.

— Рауди, рядом.

Рауди шел более или менее рядом — скорее менее, чем более, но, если собака идет на расстоянии шести футов от вожатого, судья должен поставить проходной балл. Окончательно погубил нас подзыв. Посадив Рауди в одном конце ринга, я отошла в противоположный его конец и по сигналу мистера Солсбери позвала:

— Рауди, ко мне!

Рауди и не подумал идти. Вместо этого он отряхнулся, послал мне улыбку и принялся кругами носиться по рингу. Толпе это чрезвычайно понравилось. Сперва наградой ему был смех, потом аплодисменты. Я попробовала поймать Рауди, и, если бы он был с поводком, мне, возможно, удалось бы это сделать. Но поскольку поводка на нем не было, он разбежался, перепрыгнул через ограждение ринга, молнией пронесся сквозь толпу зрителей и бросился на соседний ринг, где Дороти Бартон судила пойнтеров. Пойнтеры. Макс. Я ворвалась на ринг через несколько секунд после Рауди. Господь да благословит Дороти Бартон. Она бросилась к Рауди, схватила его за ошейник и прервала его бешеный галоп. А что если бы Макс погнался за ним? Или кто-нибудь попытался бы вмешаться и он бы его укусил? Или если бы он невзначай укусил судью? Даже думать об этом не хочется.

Сделав вид, будто Рауди вовсе не моя собака — что у меня, вообще-то, золотистый ретривер, — я взяла его за ошейник и отвела обратно, на ринг второй группы подготовительного класса. Ему я не сказала ни слова. Мистер Солсбери, очаровательный человек и хороший судья, спросил, хочу ли я выполнить оставшиеся упражнения: групповую посадку и укладку. Я не хотела. Судья зловредный непременно настоял бы на этом.

Я снова взяла Рауди на поводок, отвела в клеть и заперла. Сибирская лайка сидела в своей клети, Фейс нигде не было видно. В наигнуснейшем настроении я села на пол. Я чувствовала себя виноватой перед Баком, но больше всего угнетало меня недостойное поведение Рауди. Я так и слышала голос Марисы, которая всегда спрашивала, если моя собака давала сбой: «Кто, как не ты, научил его так делать? Кто его дрессировал?»

Но хотите знать, что за люди «послушники»? Ко мне подошли человек десять-двенадцать рассказать про своих собак истории похлеще. Я услышала, как собаки приносили с других рингов гантели, удирали с ринга, чтобы украсть еду у зрителей, облегчались прямо на ринге, пытались, иногда небезуспешно, укусить судью. Все старались меня утешить. Когда я стала понемногу успокаиваться, то вспомнила, с каким удовольствием Рауди бегал кругами по рингу и валял перед всеми дурака. Такое случается. Ведь это всего лишь собачья выставка.

Но Сиси надо было знать, в какую передрягу мы едва не угодили с Рауди и Максом. Сегодня я достаточно напраздновала труса. Оставив Рауди запертым в клетке, я побрела через груминговую зону к Сиси — принести ей извинения, которых она более чем заслуживала. Первую драку начал не Рауди. Даже если бы на ринге он подбежал к Максу, совсем не обязательно затеял бы и вторую. Хотя мог бы. Мог бы и Макс. И уж тогда-то Рауди наверняка прервал бы судейство. За это мне и следовало извиниться перед Сиси.

Прежде чем увидеть ее, я услышала Макса. Он выл, как пойнтеры обычно не воют: жалобно, исступленно. Он был в большой разборной клети на полу и, пытаясь выбраться, скребся в дверь из металлической сетки. Это ненормально. Клеть выставочной собаки — ее дом вне дома, ее логово, ее убежище в хаосе выставки.

— Мальчик, что случилось? — спросила я его и подошла к клети. — Сегодня не «Лучший в породе»?

Я едва не наступила на нее.

Из-под наполовину сползшего с ее головы красного клоунского парика вытекало что-то тоже красное, но другого оттенка. Теперь ее нелепо размалеванное лицо более чем когда бы то ни было походило на лицо трупа. На пару секунд я совершенно растерялась. Сперва я подумала, что произошел несчастный случай. Затем до меня дошло. Сама она никак не могла этого сделать. Она не могла взять большие груминговые ножницы и через это дурацкое выходное платье бирюзового цвета воткнуть их в свою костлявую грудь. Не могла она и упасть на них, а потом перевернуться. Она не могла этого сделать ни случайно, ни намеренно. Кто-то исполнил пожелание Фейс Барлоу. Кто-то заставил Сиси замолкнуть навсегда.