Виктор Кустов - По метеоусловиям Таймыра [сборник litres]

– Войдите, – поспешно сказал он, не сомневаясь, что это она.

Дверь приоткрылась, и вошёл невысокий широкоплечий мужчина в распахнутом полушубке, меховой шапке, натянутой по самые брови.

– Добрый вечер, – неожиданно тонким голосом сказал он. – Не помешал?.. Сорокин я, начальник управления механизации. Мы с вами пока не встречались, хотя я часто бываю в главке: то вы в командировке, то заняты, то я в бегах…

– У вас ко мне дело?

Сорокин все ещё стоял на пороге, держа обеими руками объёмистый портфель, но было видно, что быстро уходить он не собирается, и Ладов неохотно предложил:

– Проходите.

– Вы гостей ждёте, а тут я нагрянул. Но ничего, я ненадолго, – говорил Сорокин, снимая полушубок и аккуратно вешая его в шифоньер. – И стол ваш я разрушать не буду, я ведь понимаю. – Он по-приятельски подмигнул, но тут же лицо его вновь стало серьёзным. – Я кое-что с собой прихватил…

Он достал из портфеля бутылку коньяка, аккуратно выложил на стол три янтарных груши.

– Это мне отпускник, бульдозерист один презентовал, с юга вернулся. Но фрукты, – он огляделся и отложил их в сторону, – мы оставим вашей даме.

– А кто вам сказал о даме? – недовольно спросил Ладов.

– Никто, – прищурился Сорокин. – Это я к слову. Фрукты всегда для дам…

Ладов оглядел Сорокина.

Был тот поразительно кругл: с круглым лицом, круглыми плечами и туловищем, лоснящимися щеками и лоснящимися же лацканами пиджака. А когда Сорокин наклонился, Ладов отметил, что и брюки у него тоже лоснятся.

Сорокин продолжал доставать из портфеля нарезанный ломтиками балык, баночку икры, лимон, две плитки шоколада.

– Как там наш самый большой начальник, товарищ Киреев поживает?.. Мы ведь с ним, Феликсом Петровичем, можно сказать, в какой-то мере братья… По альма-матер. Да-да, под одной крышей гранит науки грызли, – говорил он. – Да вы садитесь, Александр Иванович, я быстренько, по-походному соображу. Разольём, поговорим, а потом я побегу… Всё никак не могу вырваться, поздравить Феликса с повышением. Всё-таки в его годы и начальник главка – это хорошая карьера… А я его в первый раз на приёмных экзаменах увидел. Я тогда, после четвёртого курса, в комиссии сидел, активист был, а он документы сдавал. Подходит такой телёночек, с ноги на ногу переминается… Так я ему говорю: смелее, абитура, не дрейфь, ну и помог ему дрожь-то унять. Потом встречались, опекал, так сказать, по старшинству, туговато ему было, все после лекций гулять, а он в библиотеку. После первой сессии выгонять собирались, два экзамена завалил. Но пересдал, характер проявил да я чуток помог… Вот никак не могу вырваться, дел невпроворот. Где у вас стаканчики?

Ладов подал стаканы, и Сорокин плеснул в них коньяку. Поднял, приглашая поддержать, и Ладов с удивлением отметил, что глаза у него умные и острые.

– Вы извините, Александр Иванович, за вторжение и панибратский тон, – уже другим голосом произнёс он. – Я в студенчестве сценой увлекался, вот и представил вам образ… Извините, бога ради.

Ладов с любопытством глядел на него.

Это был уже не тот человек, который только что беспардонно распоряжался в его номере и которого он собирался выставить за дверь.

– Как вам наш посёлок, изменился? Впрочем, что я по-английски, с погоды, время у вас отнимаю. – Сорокин поставил стакан. – Не хочу кривить душой, пришёл потому, что не мог не прийти. Я знаю о вашей дружбе с Солонецким, однако вы принципиальны, честны и, как говорится, разделяете правило: дружба дружбой, а служба службой. Днём и вы, и я заняты, вот и решился в нерабочее время… Я о письме знаю. Нетрудно догадаться, что вам говорили. И правду, и полуправду, и ложь. Но лгали скорее от незнания, чем от желания опорочить человека… Там речь идёт о нарушениях финансовой дисциплины, это, конечно, чепуха. За такие нарушения если снимать, никого не останется. Я чем угодно поклясться могу: Солонецкий в свой карман никогда не клал. А вот о личной, так сказать, жизни… Тем более сейчас, когда без семьи… Бывало и раньше. На охоту улетит дней на десять на базу охотничью, есть у него такая на притоке, зимовьё там, банька. Так вот там и женщины… охотились. Рыбу солили, дичь разделывали – он в детский сад обычно отдавал, только ведь день днём, а ночь ночью… Ну а когда жена уехала, тут уж и вовсе Юрий Иванович с горя загулял. Я знаю, о чём в письме написано, сказали мне. Так вот, непристойного не было. И пьяным Солонецкого никто в посёлке не видел. Но точно знаю, что Вера Сергеевна, секретарша его, у которой, между прочим, сын-десятиклассник, к нему захаживала. Хорошо, муж у неё – мягкий мужик, эксцессов никаких не было. Или вот дежурная здешняя…

– Это вас Костюков надоумил ко мне прийти? – перебил Ладов.

– Я сегодня Илью Герасимовича не видел, но вы угадали, о цели вашей командировки от него знаю. Мы ведь с ним тоже сокурсники. – Сорокин усмехнулся. – А студенческое братство – на всю жизнь.

– У вас всё?

Сорокин встал и неторопливо прошёл к шифоньеру.

– Я вижу, вы меня неверно поняли. Склочником я никогда не был и не собираюсь им прослыть. Подумайте, мне-то какая выгода от того, останется Солонецкий или его снимут? Но сейчас требования к руководителю, сами знаете, не то что прежде… Моральный облик, он ведь тоже людей мобилизует…

– Вы всё это письменно изложите. И завтра занесите мне, – сказал Ладов.

Сорокин окинул его долгим взглядом, снял с плечиков полушубок.

– Кстати, и главного инженера он, так сказать, сбил с праведного пути…

– Кузьмин тоже охотник?

Сорокин понимающе улыбнулся.

– В каком-то смысле… Юрий Иванович проявил заботу, по вечерам отправляет к нему официантку из ресторана. С ужином.

– А откуда вам это известно?

Сорокин осуждающе покачал головой:

– Александр Иванович…

– Ну хорошо. Об этом тоже напишите.

Сорокин шагнул к двери, но вдруг обернулся и вкрадчиво произнёс:

– Запаздывает ваша гостья, Александр Иванович…

И Ладов не нашёлся, что ответить.

– Передайте поклон Феликсу Петровичу…

– А вы черканите ему пару строк.

– Действительно, так и сделаю… если не заверчусь.

Ладов закрыл за ним дверь.

Прошёлся по комнате, скользнул взглядом по разложенным свёрткам. Хотел вернуть Сорокина, но в коридоре было уже пусто.

Прошёл к столику дежурной, облокотился на стойку, подождал, пока Ольга Павловна поднимет глаза.

– Скрасьте мой одинокий печальный вечер…

– Волчье состояние? – В её голосе прозвучала ирония.

– А вы запомнили.

– Меня всегда интересовали принципы сильных мужчин.

– Увы, даже самый сильный мужчина всегда слабее самой слабой женщины.

– О, это я знаю! – Она усмехнулась. – И всё же ничем не могу вам помочь.

– У вас изменилось отношение ко мне?