Ефим Друц - Волки

— Что за разговор, конечно, — ответил барон.

Они остановили повозку, которая проезжала мимо, упросили деда, правящего лошадьми, подбросить их до окраины и тронулись в путь. Но далеко уйти им не удалось. Толпа, опомнившись от первого смятения, с гиканьем и воем ринулась следом.

— Гони! — крикнул Митя деду.

— Похоронят меня, — запричитал дед.

— Не бойся, управимся!..

Дэвэл ли помог, или судьба так распорядилась, но до леса они добрались, а там уже ждал Савва с верными людьми. Беспокоился он за судьбу барона и пошел встречать его. Зазвучали выстрелы, и мужики отступили. Но опасность не исчезла. Среди надвигающихся мужиков постоянно суетился человек в сером плаще, который перебегал от одной группы к другой, что-то выкрикивал и, по всему было видно, руководил ими.

— Из местных властей, — сказал парень. — Сами-то они позлобились бы да поорали — и все. А этот разогревает. Подталкивает. Какой ему интерес?

— Есть интерес, — ответил барон. — От своих дел отводит, следы запутывает.

Табор уже был на колесах. В полном молчании цыгане двинулись с места. Барон шел рядом с Саввой.

— Куда дальше? — спросил Савва.

— По земле, драго, — ответил ему барон. — Много мы таких стычек пережили. Бог даст и эту переживем.

Избитый парень лежал на телеге. Рядом с ним сидел Митя.

— Ты, парень, мне жизнь спас.

— Ладно, — ответил Митя, — сочтемся. Что ж, придется тебе у цыган остаться, иначе — конец!

Парень в ответ кивнул.

— Нравится мне одна цыгануха. Красавица.

— Вот и хорошо. Женят тебя здесь. Счастлив будешь. Как ее зовут-то?

— Ружа!

От неожиданности Митя соскочил с телеги и рассмеялся.

— Да, — протянул он. — Цыганская жизнь! Нет в ней покоя. А она, что же, знает о том, что ты ей симпатизируешь?

— Откуда? — ответил парень. — У нее дочь есть, которую цыгане боятся. Что-то вроде предсказательницы. Но ты помалкивай. — Он посмотрел на Митю.

— Конечно, — ответил Митя и добавил: — Женим тебя. — Ему стало весело и легко. Так всегда было с ним, когда он ощущал себя абсолютно свободным.

Митя прошел несколько метров и оказался возле барона.

— Послушай, дадо, можно мне поговорить с тобой? Вспомнил я, что осталось у меня в Москве одно дельце неотложное. Повидаться мне надо кое с кем. Жизнь по-своему распоряжается. Должок я должен вернуть, не возражаешь? А потом я обратно приеду.

— Врешь ты все, Митя, — ответил барон. — Нет у тебя никакого дела. Не сидится тебе на одном месте. Душа опять забеспокоилась.

— Тут, дадо, другой поворот, — ответил Митя. — Другая жизнь, и, значит, должен я быть там.

— А что Ружа скажет?

— Она цыганка. Поймет, если захочет, а если нет — воля ее.

— Ладно, пусть будет так, — согласился барон, — все равно тебя не удержать. И как суждено, так и случится. Но ты бы сам ей об этом сказал.

— Не буду ей ничего говорить, — ответил Митя. — Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня у пхури.

Барон молча кивнул…

Старая гадалка негромко рассказывала, и спокойствием веяло от нее. Она курила трубку, и Митя словно плыл в облаках дыма. Казалось ему, что он не в городе, а в каком-то далеком и незнакомом месте плывет по незнакомой реке, и туман клубится над ним.

— Никто на земле жизнью своей недоволен, Митя, — говорила старуха. — Если говорят обратное — кривят душой. Ни богатые, ни бедные, ни здоровые, ни больные. Все чего-то хотят. Порой и не знают, чего, а все равно хотят. От рождения своего до смерти. Так испокон веков было, и другого не будет. Не успел человек пожить немного, даже ребенок, и уже свое прошлое ищет, а взрослые — тем более. Никто еще не убежал от памяти своей.

— Как же справиться с этим? — спросил Митя.

— А ты не мучайся и из глубины души память не вытаскивай. Если хочешь жить…

— Странная ты, — возразил Митя, — хочешь не хочешь, а от памяти куда деваться?

— Суматохи сейчас много, бегут все и не видят, что звери и птицы быстро обо всем забывают. Потому и не страдают — в отличие от человека. Разве трава страдает? А цветы? Они не испытывают мучений даже тогда, когда умирают. Принимают смерть спокойно, как полагается природе. А человек цепляется за каждое мгновение, криком кричит, лишь бы продлить свою жизнь. Все готов отдать за лишнюю секунду.

— Я бы отдал свою жизнь за то, чтобы та жила…

Митя нарочно не произнес имени, но старуха поняла его.

— Та, которую ты убил?

Митя кивнул.

— Сказала бы мне обо всем раньше и жила бы. Ложь меня потрясла, и я с собой не смог овладеть. А когда опомнился — поздно было. Приходит она ко мне по ночам и плачет у постели. Видно, жить хочет. Зачем же тогда лгала?

— Э, Митя, — сказала старуха, — настрадался ты, а простой истины понять не можешь: кабы знать наперед, много чего бы не было. Слабы люди и безжалостны, только потом жалеют обо всем.

— Жить я устал, старая, и нет мне никакой дороги: ни назад, ни вперед.

— Это пройдет, Митя, время залечит твою боль. Отцвел один цветок, другой расцветет, и ты будешь смотреть на него и радоваться. Из тебя никто волка сделать не сможет, душа твоя не примет этого. А кругом — звери, и надо зорко смотреть, чтобы не ошибиться.

— Иногда я и впрямь себя волком чувствую, все гонят и гонят куда-то. Душа черствой стала.

— Что скажу я тебе: был в моей жизни один случай, давно был, да забыть не могу, как бы ни хотела. Вот она память! — Старуха усмехнулась и затянулась дымом. — В кочевье это было. Старый барон, который вел наш табор, не по закону поступил, крепко обидел цыган. Поднялись они против него, да не совладали. Силен был. И тогда ушли цыгане, и барон остался один. Или ты не знаешь, что такое одиночество? Страшно это. Вот то-то. А цыган в одиночку не выживает. Кочевой цыган. Он всегда среди других, они ему и совет и защита. Посчитал старый барон, что табор для него — ничто, мол, с его опытом жизни, он и один сможет быть. Сидит на поляне, думает, как ему дальше жить. И вдруг, что такое? Видит — Николай-Угодник идет. Прямо к нему навстречу. Подошел, поздоровался и говорит:

«Не боишься один?»

«А чего бояться? — ответил ему барон. — Что, я жизни не знаю? Или не видел ничего?»

«Видел ты много, — согласился Николай-Угодник, — да не все еще»

Засмеялся в ответ старый барон.

«Нет такого, чего бы я не видал!»

И тогда взмахнул рукой Николай-Угодник, и лес расступился. И предстала перед бароном цыганка красоты невиданной. Много он женщин в своей жизни повидал, а такую не встречал. Стоит та цыганка, не шелохнется, словно из камня…

— Ты же говоришь, что о себе история, — перебил ее Митя.

— Какой нетерпеливый, погоди, дослушай… «Кто ты?» — спрашивает барон у цыганки, а она молчит и рукой его манит: пойдем, мол. Барон — человек осторожный, не сразу за той цыганкой пошел, но все же любопытство его разобрало, и он отправился. Идут они, идут. Лес все темней, все непроходимей становится. Ветки сплетаются и дорогу загораживают, а цыганка, словно не замечает ничего, сквозь деревья проходит. Барон маленький топорик достал, лес рубит — сквозь чащу пробирается, но все тяжелей ему это дается. «Постой, — кричит он цыганке, — не могу дальше идти». А она не отвечает. И где-то слышится, словно эхо, голос Николая-Угодника: «Не все еще ты видел, не все!» Из сил выбивается барон, еще немного и упадет, на землю. И тут открылась перед ним поляна, а на ней яркий костер горит, и у огня сидит та цыганка, красоты невиданной. Котелок с водой греется, и никаких чудес. Все обычно. Подошел барон к огню, дотронулся до цыганки, а она исчезла. И никого нет, только костер горит. «Что за наваждение такое? — подумал барон. — Где эта женщина?» И снова услышал голос Николая-Угодника: «За красотой пошел, значит, не все еще на земле повидал!» Засмеялся в ответ барон: «Жизнь всегда манит, пока дышится. Что ж в этом мудрого? Это и ребенок знает!» В общем, короче тебе сказать, Митя, та женщина, которая привиделась барону, была моей матерью. А барон — отцом. И рассказала мне об этом моя мать, когда я еще совсем маленькой была. Встретила, мол, она в лесу человека, которого табор отверг, и он уже почти умирал. Выходила она его, вылечила и стала его женой. Была она тогда молодой и красивой, а он — стар. Но крепко они любили друг друга. Пока живешь, Митя, интерес к жизни должен быть. Всегда надежда есть, что жизнь твоя переменится и все будет хорошо. А если не верить в это, какая может быть радость — страдание одно. Ты одинок и потому страдаешь, а придет в твою жизнь человек, который по душе тебе будет, и сам ты переменишься, и на мир станешь по-другому смотреть…