Ефим Друц - Волки

— Подойди, — обратился барон к Мите.

Митя приблизился. Тари остался в стороне.

— Повадки у тебя цыганские, — сказал барон Мите, — неслышно ходишь… — И улыбнулся. — Неслышно ходишь, да много следов оставляешь, — добавил он. — Где появляешься, там и следы.

— Не моя вина, отец. — Митя не знал, как назвать барона, и после недолгих раздумий выбрал слово «отец». — Жизнь так распоряжается, а я только за ней бегу. Поспеть бы!

— Отошел от смуты? — спросил барон.

И снова Митя понял, что имеет в виду этот человек. Ведь цыгане приютили его и спасли от гибели именно тогда, когда большая смута была в его душе. Что же получается: выходит, что за это надо платить? Но разве он принадлежит к их племени? И что они от него хотят?

— Ты, я слышал, в городе к цыганам пристал? С ними живешь?

И хотя барон знал все обстоятельства дела, но ему хотелось услышать все от самого Мити.

— Так случилось, отец, — сказал Митя, — в городе мне тоже рома приют оказали.

— То не наши цыгане, — поправил его барон, подчеркивая тем самым, что городские не чета таборным: закон цыганский не блюдут и совершают поступки, которые здесь, в таборе, никогда бы не нашли оправдания. — Ты посоветоваться приехал? Мне Тари сказал.

— Да, отец, я хотел, чтобы ты решил эту проблему.

— А в чем она? — жестко спросил барон.

— Я не хочу убивать друга.

— Я слышал, ты однажды уже убил друга, — сухо сказал барон.

— Рома хотят, чтобы я убил человека, который не предавал меня! — крикнул Митя.

— Но он убил цыгана и должен умереть!

— Послушай, отец, ты же знаешь Бамбая. Он всегда, лез на нож. Потому и не прижился в таборе, слишком резвым был, задирался. Вот и наскочил. Седой защищал свою жизнь, я это верно знаю.

— Кто этот Седой, о котором ты говоришь?

— Мы выросли вместе, он не раз был рядом со мной и всегда вел себя достойно. Этот узел можешь развязать только ты, отец.

— А ты что скажешь, Тари? — обратился барон к молодому Цыгану.

— В его словах есть правда, — ответил Тари. — Городские цыгане закона нашего не держат, оттого о нас черти что плетут. Бамбай таким был, я это знаю.

И тут барону пришла в голову мысль, которой он сам поразился. Может, Рубинту спросить, дочку Ружи? Ведь этот едва научившийся говорить ребенок предсказывает лучше взрослой гадалки. До сей поры он никогда не прибегал к такому решению. Но то, что говорила Рубинта, девочка, рожденная с крестом на голове, всегда сбывалось. Эту мысль надо было обдумать, и барон знаком показал Мите и Тари, чтобы они вышли. Сыновья барона вышли следом. Барон остался один.

Собственно говоря, в глубине души он не очень-то верил во все, что происходило вокруг Рубинты, дочери Ружи. Барон верил в жизнь и всем тем необычным случаям, которые его соплеменники называли чудесами, постоянно искал земного объяснения, а если не находил — удивлялся, оправдывая это тем, что, наверное, он далеко не все знает… И тем не менее Рубинта предсказывала настолько точно, что даже барон начал сомневаться: «Видно, не все на земле просто и объяснимо!» К примеру, запал в его душу разговор со старой гадалкой, которая утверждала, что Рубинта — дочь змея. Бывает, мол, так, говорила старуха.

«Знаешь, морэ, — рассказывала она, — заедут, бывало, цыгане в лес, поставят палатки и давай читать заговор от змеев: «Чтоб змеи не попали в мою палатку! Обереги ты моих детей!» Разведут костер, поедят, попьют и спать ложатся.

И вот, значит, морэ, — продолжала гадалка, — была в одной цыганской семье единственная дочь. Говорит она матери:

«Я, мама, пойду сегодня с товарками в лес. Собирать пойду!»

«Зачем? — отвечает мать, — что тебе есть что ли, нечего?»

«Не пускаешь, тогда я пойду с отцом, он менять поедет, пойду с ним, посмотрю. Или — с товарками?»

«Ну ладно, иди с товарками», — говорит мать.

А дело-то в чем было? Один цыган за ней ухлестывал. И она хотела с тем цыганом поговорить, да так, чтобы никто не видал. Вот и пошла она. Подруги ее разошлись по своим делам, а она идет одна. Устала она. Прилегла возле куста смородины и задремала. А тот цыган, который за ней ухлестывал, едет на лошади и что же он видит? Лежит цыганка, спит, а у нее змея во рту. И она ту змею проглотила. Как проглотила она, проснулась, холодно ей стало. Говорит она:

«Ой, как будто я холодную воду во сне пила».

Ничего тот цыганский парень ей не сказал.

Поговорили они, парень снова оседлал своего коня и уехал, а девушка пешком пошла.

Прошло немного времени, и стал расти живот у той цыганки. Бьют ее и спрашивают:

«С кем ты? Где ты? Чего ты?»

Она, бедная, день и ночь плачет, а за собой никакой провинности не знает.

«Мама, отец, я за собой ничего не знаю! За что вы меня бьете, за что?»

Ну, парень тот цыганский приходит к ее отцу и говорит:

«Зря ты, морэ, бьешь ее, зря! Дай мне слово, что если я ее вылечу, то за меня замуж ее отдашь».

«Сынок, да ты вылечи. Конечно же, я ее за тебя отдам!»

А сами-то отец с матерью думают, что она от него в положении. А цыган тот божится, как у нас положено, что, мол, Бог меня покарай, если я к ней какое-то отношение имел!

И снова тот цыган говорит:

«Дай слово, отец, что отдашь ее за меня замуж, если я ее вылечу!»

Согласился отец при всем таборе! Тогда цыган и говорит:

«Ты, отец, ни к чему не касайся».

Заходит тот парень в деревню. Затопил баню и завел туда девушку. Завязал ей глаза и повесил вниз головой. Как змея почувствовала воздух, изо рта высунулась, огляделась, видит: нет никого. Вылезла она оттуда и сварилась. А за ней и все ее змееныши. А цыган тот видит все это. Как увидел он, что в девушке больше змей нет и гнездо змеиное изо рта вышло, снял он девушку и положил на пол. Она была без сознания. Парень ее на воздух вытащил, дал немного передохнуть. И послал за отцом с матерью. Приехали отец с матерью, положили ее на телегу и — в табор, в лес привезли. А цыган тот и говорит:

«Ну, отец и мать, идите и посмотрите, за что ваша дочь страдала. Не знала она ни одного радостного дня, каждый день ее били».

Как увидели отец с матерью змеиное гнездо, так в ужасе и упали без сознания, а цыган тот взял в жены эту честную цыганку, которую он сильно любил. Прожил он с ней немного, и померла она, да и ребенок у них был необычный: с крестом на голове ребенок.

Старуха помолчала и посмотрела на барона.

— Это давно было, а наша Ружа, может быть, такую же историю пережила?

— Брось ты, старая, — сказал тогда барон, — какая история? Путалась Ружа с кузнецом из села.

— А крест откуда? — спросила гадалка.

И барон развел руками…

Да, трудно объяснить необычайно точные предсказания Рубинты, дочери Ружи. «Значит, — думал барон, — все же есть в мире какая-то необъяснимая сила, которая руководит всеми нами, и мы ничего не можем с ней поделать. То, что свыше нас, — в каждом человеке, оно управляет его предчувствиями, его интуицией и дает ему возможность иногда спасать свою жизнь. А иногда меняет его судьбу. Пришел чужак в табор искать защиты, что привело его сюда? Почему он почувствовал, что именно цыгане спасут его жизнь? Наверное, и сам он не смог бы объяснить этого. Случайно услышанное слово привело сюда Митю, и он не ошибся. Но вот дальнейшее запутало его судьбу. И теперь предстоит решить, что же с ним делать. Конечно, не по его вине пролилась цыганская кровь, — это ясно, но кровь пролилась, и цыгане думают, что виноват он».