Юрий Асланьян - Территория бога. Пролом

Человеческую жизнь можно измерять деньгами. Можно граммами или мегатоннами. Помните, как говорил герой одного художественного фильма: «Человек может спокойно рассуждать о вероятности атомной войны, но при этом морщится от неосторожного движения бритвы парикмахера».

Прошло полгода, год. Уволились те, что были с рядовым Алексеевым в карауле. Пришло и его время. Но родители в далекой Чувашии так и не увидели сына. Вскоре специалисты приступили к демонтажу пусковых установок. И только тогда капитан Гурьянов впервые (!) увидел ее — красавицу, трехступенчатую ракету зеленого цвета. Образец аэродинамического и эстетического совершенства. Не ракета, а контейнер, начиненный дальнобойной баллистической смертью с ядерной боеголовкой.

Весной, в апреле и мае, вокруг шахт в степи зацветали желтые и красные тюльпаны. Офицеры собирали эти цветы для жен — как на «нейтральной полосе». Капитан вспоминает об этом, быть может самом счастливом, времени в жизни и безотчетно улыбается. Точнее, сегодня — майор в запасе.

Гурьянов был переведен в Подмосковье, а вскоре поехал на старое место службы — в командировку. К этому времени там завершалась разборка подъездных путей к шахте, сложенных из железобетонных плит размером полметра на метр. Когда подняли одну из них, сбоку осыпалась земля и открылась могила: в суконном солдатском одеяле находился хорошо сохранившийся человеческий скелет. При более внимательном изучении выяснилось, что кости ног и рук лежат вместе. То есть ноги предварительно отрубили и положили рядом. Таким образом уменьшили могилу, ведь копали в феврале, а делать ее надо было быстро. Рубили топором. Представляете, какая картинка могла открыться из космоса, с американского спутника-шпиона, который постоянно наблюдал за этой ракетной шахтой? Господи, что только в голову не придет! Тут же нашли военный билет погибшего — рядового Алексеева.

Сегодня Саша Гурьянов весь седой. Помните песню про отставного майора, у которого за ночь разлетается пачка сигарет? Очень похоже. И слова его горьки, как настойка из верблюжьей колючки, которую он пил в бесконечную, как степь, казахстанскую жару.

В тот февральский вечер рядовой Алексеев стоял на восьмиметровой караульной вышке. С пулеметом Калашникова, ручным. Обычно караул длился сутки, которые делились на троих. На пост поднялись начальник караула и его помощник. «Стоишь? — спросил сержант. — И еще стой. За всех троих стой». Затем последовал сильный удар кулаком — для того, вероятно, чтобы сильнее вбить в солдатскую голову мысль о праве сильного. И Алексеев полетел головой вниз, прямо во входной люк, и упал двумя метрами ниже, ударившись о металлическую площадку виском.

Через три года после убийства, в восемьдесят шестом, начальника караула и его помощника нашли. Один уже работал агрономом. Оба получили максимальные сроки лишения свободы. Подсудимые утверждали, что не могли привести Алексеева в сознание. Но на вопрос, билось ли сердце в момент расчленения тела, скелет ничего не ответил.

Молчало звездное небо над Байконуром. Сквозило «ветром с Альдебарана». Рядовой Алексеев, что родом из небольшого чувашского села, завещал свою жизнь научно-исследовательскому институту, где изучаются не кости, а природа скотства того самого мыслящего существа, которое сегодня визжит, но рвется в божественный космос.

В 1993 году у Саши Гурьянова умер отец. На похороны приехал сын Алёша, прослуживший к этому времени полгода срочной в элитной дивизии МВД имени Дзержинского под Москвой. Вскоре после его отъезда раздался звонок: сын сбежал из армии. Было это 5 октября. А затем Алёша появился в Перми. И рассказал, что произошло. Когда он вернулся в дивизию, «старики» заявили: мы тут Белый дом защищали, пока ты отдыхал. Короче, гони семьдесят «кусков», а не то плохо будет. Защитники демократии, бля, кошкодавы…

Когда Алёша пришел к военкому одного из районов Перми, тот сказал ему: «Дорогой мой, бегай, бегай, дорогой мой, пока срок не пришел, а придет — мы тебя уволим».

Приказ об увольнении пришел через год.

Сегодня сын работает диспетчером на железной дороге. Следит за тем, как идут поезда с запада на восток и с востока на запад. А майор запаса Гурьянов думает по ночам об ответственности человека в мире, где сдавливающая барабанные перепонки мощь способна уничтожить миллионы людей. Миллионы. Что там один человек! А ведь каждый из нас — один, одиночка.

Знатоки военных тайн прошлого рассказывали мне, что на командном пункте боевых ракет в одной африканской стране было две кнопки, за которыми сидели два оператора — для подстраховки «от дурака». Потом какая-то умная негритянская голова додумалась, что если встать посредине, то двумя палками можно одновременно дотянуться до обеих кнопок — и взорвать мир! Какая мысль… Кнопки срочно отменили и создали другую систему. А наши утверждают, что там живут дикари, которые разрубают своих жертв топорами. Ну, это слишком. Да еще добавляют про человеческие головы, хранящиеся в холодильниках у местных президентов-людоедов.

Майор запаса смеется надо мной: нет, говорит он, ракетной точки, нет закрытого центра новой космической цивилизации. Ничего больше нет. Я все придумал.

А вы говорите, откуда появились в российских городах банды и бригады головорезов. От верблюда. От верблюжьей колючки. Они вышли из желтых степей нашего научно-фантастического прошлого. С топором в руке.

Вспомнил, на кого похож ракетчик, рассказавший мне про убийство на Байконуре: он оказался похожим на того, которого я сегодня утром в зеркале разглядывал. А редактор все спрашивает, где я нахожу своих героев. Где-где — в Караганде.

Когда я начал писать об Инспекторе, заметил, что компьютер незнаком со словом «подельник», что понятно: это не наша машина.

Инспектор с трудом рассекал сумеречную зимнюю тайгу, будто сохатый. Тяжело двигаться по снежной целине. Одна надежда: через полчаса он должен был выйти на лыжню. Точнее, рассчитывал, что так будет. Сегодня ему приходилось торопиться. Чтоб не замерзнуть на жестком и жестоком снегу. Он знал, что скоро уже не сможет идти так, но пока может, надо так.

Он вспомнил слова Светланы: «За глаза Серого Волка называют то Козлом, то Красной Шапочкой. Все намекают на какую-то ориентацию. Но Волк этого не знает». Да, Гаевская скажет — не пожалеет. Раздвоенный язык у бабы, как у змеи.

Человек по прозвищу Инспектор двигался к Мойвинскому кордону, до которого оставался день пути. Ему надо было успеть вовремя, чтобы устроить таежную разборку там, в шести километрах от дома. И зайти по дороге к одному старику.

Инспектор своего жилья не имел. Десять лет назад он оставил квартиру жене и детям, а сам уехал в Сибирь, где начал зарабатывать хорошие деньги. Он посылал деньги семье, пока сыновья не стали совершеннолетними. И ушел в тайгу. Водку не пил, не курил и всех, от бомжей-алкоголиков до бизнесменов, очаровывал, вовсе не желая того, невозмутимым достоинством свободного человека.