Юрий Асланьян - Территория бога. Пролом

Первый раз банда появилась на кордоне в июле 1995 года. Светлана в это время была в лесу — ушла за три километра, к подножию Ишерима, за ягодами, за черникой.

И тогда, и позже они всегда падали с неба — на Ми-8. Они заняли гостевой домик, а потом расселись вокруг деревянного стола, на воздухе, чтобы выпить-закусить, по-человечески отдохнуть после дороги — не бомжи-бичи какие-нибудь. Боги, блин, устали летать по этому небу, долгому, как Свинимское плёсо на Вишере. Приглашали в свой круг Зеленина, но он вежливо отказывался, кивая головой: мол, попозже, пока занят очень… А потом приперся Лёха Бахтияров. Лёха, Лёшка — так он его звал. Это же надо, полгода не было человека! В декабре ушел — в буран, в темень, в тайгу. И ни слуху ни духу. Явился.

Если над территорией «вогульского треугольника» появлялся вертолет, то вогул хорошо соображал, куда надо двигаться.

Угощали обильно — Бахтияров принял приглашение такого же невысокого, как и сам, человека. Такого же черного, но раскосоглазого.

— Рустам Ибрагимович, — представился гость аборигену и через некоторое время, после третьего стакана, добавил: — Ты знаешь, кто я такой? Я Рустам Мамаев — генерал! Министр обороны Пермской области!

— А я Алексей Бахтияров, оленевод.

В ответе прозвучало простое достоинство вогульского князя, чей род веками владел этими горами, лесами, зверями, запредельной территорией. Тысячу километров можно было идти на север — и не встретить ни одного поселка. До самого Ледовитого океана можно было идти.

«Генерал» напивался быстро. Алексей едва поспевал за ним. Но постепенно и неуклонно нагонял. Сначала неуклонно, потом уклонно. В конце вечера они уже сидели в обнимку — полковник милиции в отставке, представившийся генералом неизвестного рода войск, и свободный охотник, который когда-то был оленеводом. Милиционер пел старую татарскую песню и плакал. Алексей подпевал ему, не зная ни одного слова.

Да, Бахтияров белую водочку пил, правда, снисходительно называл ее «пойлом». Понятно — вогульский князь.

Командовал бандой бывших эмвэдэшников и гэбистов тридцатилетний Дима Холерченко — высокий, симпатичный, улыбчивый. У парня были покатые женские плечи и не было пресса. Он возглавлял местную организацию ЛДПР, так называемой Либерально-демократической партии России. И руководил каким-то торговым домом, который занимался реализацией популярной продукции одного из крупнейших заводов Урала.

Светлану и Василия ни газовики, ни банкиры не пытались унизить или оскорбить. Часто приглашали Василия в гостевой домик, чтобы налить стакан, показать: мы не только богатые, но и щедрые. Правда, инспектор давно знал цену этой дешевой безыскусности: элита на отдыхе добра, отзывчива и снисходительна. О, элита очень любит эти слова — БМВ, пентхаус; прокладки с крылышками — любимая реклама. А Рафаэль Идрисов в это время стоял у плиты и варил для хозяев жирные русские щи с американскими окорочками. Идейный травоядный. И при этом бросал кокетливые взгляды из-за плеча, строил гостям откровенные глазки. В общем, вел себя восточной женщиной. Газовики сидели на кроватях: «шел сильный газ — и многих развезло», как писал поэт Александр Ерёменко.

В домике на предельной громкости орал магнитофон. Стол был заставлен бутылками и завален жратвой. Господа доказывали друг другу что-то, но что — не было слышно. Василий грустно разглядывал очередных гостей: «Господи, ну почему бы не поговорить в тишине? Похоже, залетные вообще тишины не переносят». Да, Светлана как-то полетела с ними до Красновишерска, рассказывала потом: «Ну ладно пьют-курят во время полета, так еще и петь пытаются. Смотришь на них — будто немое кино: на гитаре бренчат, рты открываются, жилы на шее и лбу вздуваются, пот градом. А слышно только гул вертолетных винтов. Они и сами своей песни не слышат». Со Светланой тогда летели банкиры, с какой-то дальней охоты, с ружьями и собаками.

Но встречались другие — те, кому приглянулась дикая заповедная природа. И они взялись за нее, за природу, чисто конкретно: заказали строительство дома на кордоне Цитрины. Дело в том, что Идрисов выдавал поповское месторождение за изобилующее зверем и рыбой, хотя в этом смысле оно пустое, ближайшая рыбалка за десять километров. Кроме того, в трубу между Ольховочным и Ишеримом всю зиму так дует, что держи норковую шапку. Светлане и Василию Идрисов представлял газовиков как мирных созерцателей-натуралистов. Да только мирные гуляют без карабинов с оптическими прицелами. А «цитриновские» действительно ходили в тайгу. Это тебе не безобидная пьянка Холерченко и компании «до змеиного шепота». Но если нет проводника, там ловить нечего — и некого. Там к каждому стволу кедра по лосю не привязано.

Да, поповское месторождение — открытое известным геологом Игорем Борисовичем Поповым.

Василий понимал: если конфискует оружие у газовиков, то сразу лишится жилья и зарплаты. Вот-вот, поэтому Идрисов не очень брал на работу местных — у них жилье, они более независимы. Если бы Василий один жил — плевать, а вот куда со Светой? Ладно, ограниченную охоту, под присмотром, допустить еще можно. Конечно, за приличную спонсорскую помощь. Только кому она достается? Люди жили в нищете, как в пещере… А газовиков моральные проблемы инспекторов тревожили не больше, чем религия афганских талибов.

Более того, люди были подставлены. Когда Мамаев узнал, что Светлана и Василий живут на кордоне без оружия, он пообещал помочь, и осенью 1995 года легальный ствол прибыл на Мойву. Это была старая «тулка», но в хорошем состоянии.

Идрисов взревновал и начал угрожать, что не выпишет разрешение на хранение оружия, да, похоже, побоялся грозного пермского дарителя. Тогда он начал действовать другими методами — привезенными из Средней Азии. «Все, что я слышал о красоте Самарканда, все правда, за исключением того, что он более прекрасен, чем я мог себе это представить!» Да и кто мог представить? Гниды вообще величиной не отличаются. Такие вот голубые купола минаретов.

Мамаев сильно отличался от компании, с которой прилетал на северный кордон. Однажды директор заповедника Идрисов сам предложил ему завалить в заповеднике сохатого, но бывший милицейский начальник вежливо отказался.

За всю вторую зиму на Мойву не дошло ни одного письма. А в марте, когда Светлана и Василий двинулись в отпуск на лыжах, у Чувала они встретились с группой травоядных, которые шли им на смену. Тогда женщина-биолог сообщила, что еще в декабре Идрисов, приехавший в Госкомэкологии области, кричал, что на Мойве живут браконьеры, бракоши и даже баркаши. Говорил, что обоих уволит, а мужика вообще посадит. Рейдовые группы в ту зиму не появлялись, а по радиосвязи Идрисов на неугодность не намекал. Но в Красновишерске все подтвердилось: начальник охраны Белков пересказал идрисовский сценарий: одна опергруппа заходит и расставляет вокруг кордона капканы, а другая — фотографирует и составляет протоколы. «План, конечно, гениальный, — сказал Белков Идрисову, — но никто этим заниматься не будет: ни я, ни мои подчиненные». Тогда тот заорал: «Я сам подкину капканы с мясом и составлю протоколы!»