Вячеслав Белоусов - Тайны захолустного городка [litres]

– На лету схватываешь, Маркелыч, – похвалил его Миронов. – Бросай свой лесхоз, давай к нам в юридический. Из тебя такой Пинкертон получится, ни одного «висяка» на территории не будет.

– Пока я кончу, вы преступность на корню прирубите, без работы останусь. Нет, я уж лучше с матушкой-природой. Она у нас на века.

Скоро показались палатки артистов, Миронов завертелся с фотоаппаратом, то и дело щёлкая снимки.

– Как они там?

– Наведывался недавно. Лисичкин вроде притих после того раза. Бронислава Мелентьевна на него управу нашла.

– Штаны опять спрятала?

– Нет. Сам успокоился. Самуилыч с ним теперь беседы проводит. У них душевные разговоры получаются. Я так, иногда подойду, послушаю. Может, что дельное. Они о каких-то спиритах рассуждают. С других планет, что ли? Ты не слыхал, Александрыч?

– О спиритизме?

– Во-во.

– Это серьёзно. О вечном.

– Аркадию Константиновичу это полезно. О вечном никому не помешает. А его беспокойной натуре особенно. Пусть поразмыслит над актёрской долей. Может, вникнет в суть, да бросит эту канитель, брехло разное играть, работать начнёт, делом займётся. Из него мужик-то ещё может получиться. Не пропащий. Природу любит. Я его всё к себе звал.

– А он?

– Нет, говорит. У вас, конечно, красиво. Но и у нас, в Таганроге, не хуже. Море. Говорит, что из театра уйдёт.

– Добил ты его.

– В лес, говорит, уеду, домик куплю, пасеку заведу, мёд буду собирать и по лесу ходить.

– Не знаю, какие уж в Таганроге леса. Не путает он ничего?

– А бог с ним. Занятный он мужик, – улыбнулся Фомин. – Душевный чересчур. Чуть что – в слёзы. А пить перестал. Мягкий. По другу своему скучает. Часто Ивана Ивановича вспоминает. А Бронислава Мелентьевна из него верёвки вьёт.

– Лыко да лапти вяжет, – поддакнул Миронов, возясь с фотоаппаратом.

– Это её затея, чтобы он театр бросил, – доверительно, вытянув шею, доложил егерь следователю. – Я так догадываюсь, боится она, чтобы другие бабы не увели его. Он же красавчик. Здесь она перед ним мельтешит, а там город, враз уведут артисточки помоложе.

– Тебя в Таганрог-то не зовут, Маркелыч? Ты у нас тоже бобыль бобылём. Сколько уже не женат?

– Не приглянулся Екатерине Модестовне, ей интеллигентов подавай. А та, с зонтиком, мне и даром не нужна, то и гляди, как бы не огрела чем. Уж больно свирепа или не видит ничего без очков, а носить не носит. Так и вертит зонтом на каждого мужика.

– Это она завлекает, Маркелыч. Ей чем взять-то? Носом длинным? Вот она зонтиком и крутит.

– Они сейчас не тем заняты. Беспокоятся. Сребровский так и не объявился. А завхоз им не хозяин. Вот у них и безвластие. Полный разброд. Самуилыч только и держит. Уже не раз Витька, шофёра своего, подговаривали в Ростов сгонять. Вроде как за продуктами. Он соберётся, а они все тут как тут с сумками и чемоданами. Ну, дети малые. Жалко мне их, Александрыч. Только твоего приказа и опасаются. А так бы удрали. Может, разрешишь кому?

– Нет. Пока нельзя, Маркелыч, при всём моём к тебе уважении. Но, думаю, уже скоро. Ты их успокой, пусть потерпят немножко.

– Да когда же? Мне и самому тошно. Куда этот убивец сховаться смог? Неужели режиссёришко этот плюгавый, который удрал?

– Не исключается. Но ты помалкивай, Маркелыч. Мы сейчас весь город прочёсываем. Сплошная зачистка идёт в центре. По всем закрытым учреждениям, больницам, медвытрезвителям… Одним словом, на днях возьмём, никуда он не денется.

Они помолчали. Тихо и мирно стучал мотор, байда Фомина давно оставила позади «казанку» с досады раздувшегося, словно спелый помидор, инспектора Пёрышкина, который, несмотря на все попытки обогнать старую лодку егеря, успеха не обрёл.

– Приглуши чуть мотор, – махнул Миронов Фомину, – пусть догонит немного, а то совсем в позор милицию вогнал с новой её техникой-то.

«Казанка», захлёбываясь в волне, приблизилась.

– Вадим Сергеевич! – крикнул Миронов Брёхину и замахал руками.

Брёхин или заснул, или не желал расставаться с покоем и блаженством. Однако бдительный Пёрышкин осторожно потревожил капитана, тот поднял голову.

– Вадим Сергеевич! – ещё раз крикнул следователь. – Что известно о Сребровском? Город ответил?

– Бочарков звонил, – закричал тот в ответ. – Проверили морги, следственный изолятор, больницы, ну, гостиницы, само собой. Из Ростова и Таганрога ответы отрицательные получили. Сейчас чистят вокзалы, пока известий нет.

– Вот незадача…

– Чего? Не слышу!

– На берегу спрошу, – махнул рукой Миронов.

Передняя лодка, которой уверенно управлял Фомин, так и не уступив первенства Пёрышкину, как тот ни старался, ткнулась в песчаную косу.

– Ну вот, Александрыч, фотографируй, – Фомин повернулся к следователю, устроившемуся на корме, а сам полез за борт.

Метрах в пятидесяти поднялась с шумом и гамом стая белых хищных красивых птиц. Чайки покидать тёмную, выступающую из воды массу неизвестного происхождения, особого желания не имели. Фомин выпрыгнул из лодки и, ловко подняв её носовую длинную часть, затащил вместе со следователем на песок.

– Маркелыч, я тебя чего попрошу… – крикнул тот ему, копаясь в папке и доставая разные бумаги.

– Чего? – буркнул егерь, явно догадываясь.

– Ты же Вельзевулова знал?

– Видел раза два.

– А Марка Васильевича?

– Это ещё кого?

– Сребровского.

– Видел, конечно.

– Сделай милость, сходи, посмотри. Что там? Действительно, похож на утопленника. Не наш?

– Да чего же я, Александрыч? – взмолился егерь. – Делать мне больше нечего. Сам-то что?

– Сделай милость, Маркелыч, а мне писать надо. Здесь удобно. А там негде ни сесть, ни лечь. Я уж отсюда. И снимки сделаю обзорные. Вон, и Брёхин на подходе.

Фомин побрёл по песку, внимательно подбираясь к куче мусора, среди которого вырисовывались очертания фигуры человека в неестественной позе. Фомин, описывая круги и постепенно сужая их, медленно сближался со странной находкой.

– Правильно, правильно, Маркелыч, – командовал с кормы Миронов, – под ноги смотри, может, что попадётся интересного.

– Золото, что ли? – буркнул тот таким тоном, чтобы следователь отвязался.

– Предметы с утопленника могут быть, – не унимался следователь. – Всё, что увидишь, не подымай, помечай палочками. В песок их втыкай.

– Да нет здесь ничего, песок да вода, – отвечал Фомин, постепенно входя в роль поисковика-следопыта. – Если что и было, чайки растащили. Эти твари тут так и рыщут, как летающие волки. Вечно голодные. Что за прожорливая птица?

Вторая шлюпка ткнулась в берег. Аборигены в соломенных шляпах не подымали голов и не высовывались со дна лодки. Пёрышкин сразу занялся мотором, который ни с того ни с сего зачихал и задымил. Брёхин усиленно обмахивался фуражкой, не моча ног.