Мишель Бюсси - Я слишком долго мечтала

Итак, в путь!

Лорин маршрут не отличается особой оригинальностью – церковь Святой Евлалии, Женералитат, площадь Сант-Жауме, площадь де ла Сеу, – но все мы восхищенно любуемся каждой скульптурой, каждым кованым дверным замком, каждым керамическим украшением, старательно разглядываем каждую витрину художественной галереи и каждого мастера, работающего в глубине своей мастерской.

А вот и Мост поцелуев, Дом архидьякона…

И почтовый ящик – тот самый, на прежнем месте!

Черепаха никуда не уползла, каменные ласточки никуда не улетели. Я крепко сжимаю сквозь ткань сумки свой талисман – камень времени.

Постепенно каждый находит свое место в нашем маленьком отряде. Лора играет роль гида-энтузиаста, властного руководителя группы. Валентин – наш телохранитель, улыбчивый, но бдительный. Марго – юное создание, восторгающееся каждой площадью, где можно сделать селфи, но я догадываюсь, что мысленно она уже строит планы возвращения, летом с подружками ей куда веселей. Даже Оливье и тот как будто интересуется всем – по крайней мере, он долго стоял в соборе, восхищенно разглядывая величественный орган, его изысканные деревянные части.

Ну а я – какова моя роль в этой шумной симпатичной компании?

Кто я? И где я?

Здесь, сегодня? Моложавая бабуля в окружении трех поколений семьи?

А если здесь, но вчера? Да, тоже здесь, но околдованная воспоминаниями о веселой фантазии Илиана, такой живой и неувядаемой, что мне чудится, будто его выдумки ждут меня за каждым углом каждой улочки Барри Готик или в квартале Эль-Борн, по которому мы сейчас гуляем. Площадь Святого Кугаса [104] Имеется в виду святой Кукуфас – мученик, живший на рубеже III и IV веков, один из святых-покровителей Испании. .

У меня сжимается сердце. На скамье, где Илиан играл на гитаре, сидит старик. Тоже артист в своем роде. Он что-то рисует мелом на асфальте. Мы подходим ближе, и Марго прыскает со смеху. Неумелые рисунки старика беспомощны, безобразны, вызывают только жалость. Даже Этан и Ноэ нарисовали бы лучше!

– А может, это такой трюк, – шепчет Лора на ухо сестре, поглядывая на перевернутую шляпу, лежащую рядом со стариком. – Если разжалобить людей, они подают больше.

Марго, видимо, сочла гипотезу сестры интересной. Она делает несколько шагов к шляпе, я же отступаю к красной двери напротив нас и пытаюсь окинуть взглядом всю площадь – стены, водосточные трубы и слуховые оконца.

– Ничего нет! Ни одной монетки в шляпе! – констатирует Марго и спокойно объявляет старшей сестре, ничуть не смущаясь, что старый рисовальщик может понять ее французский: – Твоя теория ошибочна! Прохожие подают больше тем нищим, кто прилично одет, или удачно шутит, или хорошо играет на аккордеоне или скрипке, особенно если рядом лежит раскрытый футляр с красной подбивкой, на которой хорошо смотрятся монеты. А вот если он заикается, или воняет, или играет фальшиво, да еще протягивает людям пластиковый стаканчик, они фиг туда что-то положат!

Оливье усмехается:

– Закон рынка, мои дорогие! Он действует даже для тех, кто его отрицает…

Обычно мне нравится, как Оливье выслушивает своих дочек, прежде чем сделать вывод. Но сейчас я его слушаю вполуха – мое внимание приковано к красной двери, никто из родных даже не заметил, что я отошла. Пытаюсь сосредоточиться, уловить мяуканье, звуки шагов. И убедить себя, что старуха с мисками для молока наверняка давно уже в лучшем мире. Или нет?.. Берусь за дверную ручку, она поворачивается, и, к великому моему изумлению, дверь отворяется!

Но не успеваю я сделать и шага, увидеть, кто прячется за дверью, как слышится лай. И миг спустя из крошечного закрытого дворика выскакивает доберман – уши торчком, пасть свирепо оскалена. Я в ужасе замираю, не в силах двинуться. Но тут твердая рука оттаскивает меня назад и захлопывает дверь, оставив пса внутри.

– Что ты вытворяешь?! – спрашивает запыхавшийся Оливье. Он среагировал быстрее Валентина, мгновенно, словно предвидел мои действия.

– Я… Я только дотронулась до двери… Я не думала, что она откроется…

Оливье как-то странно смотрит на меня. Девочки ничего не заметили, они протягивают несколько евро горе-художнику. Спасибо, Оливье!

Спасибо тебе, хотя твое восхищение каталонской архитектурой, древними улочками с их дверями, соборами и орга́нами кажется мне слегка наигранным. Но все равно спасибо тебе, муж мой, за то, что ты со мной поехал, за то, что ничего не возразил, за то, что ты, любитель уединения, проявил такую готовность к этому путешествию. Ибо если Марго и Лора выбрали этот маршрут чисто случайно (во что я не верю), то я знаю, что этот случай сыграл с тобой, а не со мной самую злую из своих шуток.

Саграда Фамилия, Каса-Мила, Каса-Батльо… славься, Гауди! В полдень Лора дает нам короткую передышку на Пласа-дель-Соль; мы сидим за столом (вполне устройчивым) с целым набором тапас и графином таррагоны. Стая юных смуглых официантов скользит между столиками с грацией тореро. Марго очень интересуется корридой, но потом, когда за кофе уже заплачено, настаивает на походе во Дворец каталонской музыки.

Лора решает отколоться так же решительно, как до того руководила:

– Я повезу близнецов в парк Цитадели.

Мальчишки разыгрались, и изучать вместе с ними акустику Дворца музыки значит превратить ее в какофонию.

– И я с тобой, – внезапно говорю я.

– Ты точно уверена, мам? – удивленно спрашивает Марго. – Дворец музыки еще красивее Саграды!

Впрочем, она не настаивает и тащит за собой отца и Валентина. Не успели они отойти, как я слышу, что Оливье шепчет ей:

– Может, она там уже побывала.

Этан и Ноэ так мгновенно осваиваются в парке Цитадели, словно они тоже «там уже побывали», и сразу же бросаются к попугаям. Моя рука стискивает сквозь ткань сумки камень времени. Это стало настоящей манией, с которой я не в силах бороться. Как только передо мной возникает прошлое… Открытка… Несколько слов…

Моей прекрасной ласточке с каменными крыльями …

Пока близнецы забавляются, распугивая птиц, я выспрашиваю у Лоры, нет ли новостей от моего друга – да-да, того, что в больнице. С той минуты, как я прилетела в Барселону, меня терзает отсутствие совпадений. Ни одного колченогого стола. Ни одной кошки на площади Сан-Кугат. Ни единого намека во всех разговорах. И какое-то зловещее предчувствие нашептывает мне, что Илиан умер или при смерти, что прошлое рассыпается в прах, а все предыдущие случайности были последними его обломками. Лора успокаивает меня так бережно, словно это я – ее дочь, и не задает никаких вопросов.

– Все хорошо, мама. Мартина и Каро следят за его состоянием круглые сутки и, если заметят хоть малейшее ухудшение, сразу же мне сообщат.