Анатолий Степанов - Деревянный самовар

– Как вы думаете, когда это могло произойти, Эдита Робертовна? – спросил следователь у хозяйки. Сухая, прямая, с острым и недоброжелательным лицом Эдита Робертовна подумала и ответила твердо:

– Не знаю.

– Когда вы его видели в последний раз?

– Вчера. Ровно без пяти минут семь вечера.

– Откуда такая точность?

– В семь часов по телевизору показывали кинофильм «Разные судьбы». У меня телевизора нет, и я пошла смотреть кино к Стефании Владиславовне. Соседке, – Эдита Робертовна широким жестом указала на дом, отстоявший от ее собственного метров на пятьдесят – шестьдесят.

– Когда вы вернулись домой?

– После кино мы пили кофе, разговаривали… – рассказывая, размышляла о времени Эдита Робертовна. – Я думаю, что где-нибудь в половине одиннадцатого.

– Владимира Владимировича уже не было дома?

– Не знаю. Дверь в его комнату была закрыта…

– На ключ? – перебил Поземкин.

Эдита Робертовна с непонятным удивлением посмотрела на капитана и ответила презрительно:

– Откуда я знаю?

– Вы за ручку не подергали? – продолжал донимать ее Поземкин.

– Я никогда без разрешения не дергаю ручек чужих дверей.

Понимая бесперспективность поземкинского метода, следователь спросил о другом:

– Когда вы подходили к дому, свет в его комнате горел?

– Нет.

– Это не обеспокоило вас? Вы не подумали, что он куда-нибудь ушел?

– Нет. Владимир Владимирович нередко ложится спать очень рано.

– Ложился, – поправил следователь.

– Ложился, – согласилась она.

Смирнов стоял у забора со стороны улицы и, положив подбородок на заборную жердь, слушал. Усмехнулся вдруг невесело: вспомнил, как почти на этом самом месте стираным комбинезоном висел пьяный, как зюзя, известный советский оператор Анатолий Никитский.

Блудливый милицейский глаз зацепил-таки Смирнова в толпе.

– Александр Иванович, что же вы в стороне? – запричитал Поземкин. – Честно признаюсь, не хотели беспокоить вас в такую рань, но если вы сами пришли… Помогайте, пропадаем…

Смирнов открыл калитку и вошел во двор. Поздоровался с хозяйкой.

– Здравствуйте, Эдита Робертовна, меня зовут Александр Иванович.

– Рада познакомиться, – откликнулась она. Смирнов был в джинсах, куртке, и поэтому вопрос ее был закономерен: – Простите, а вы – кто, Александр Иванович?

– Я-то? Вроде как консультант со стороны.

– Александр Иванович – подполковник милиции. Из Москвы, – быстро пояснил Поземкин.

– А я думала, что вы из съемочной группы! – призналась Эдита Робертовна.

– Это хорошо или плохо? – полюбопытствовал Смирнов.

– Хорошо, – твердо ответила она и посмотрела на Поземкина.

Фотограф отщелкал свое, отошел от трупа, уложил камеру со вспышкой в твердую кожаную сумку и спросил-сообщил:

– Я к себе пойду, чтобы побыстрее, а?

– Давай, давай, – добавил ему трудового энтузиазма следователь.

Не очень-то давал фотограф. Не спеша побрел по тихой мирной улице. Теперь очередь сидеть над тем, что было районным прокурором, пришла медэксперту.

– Вы его комнату осмотрели? – спросил у Поземкина и следователя Смирнов.

– Поверхностно, – признался следователь.

– Ну и? – поторопил Смирнов.

– Вроде бы ничего не тронуто, не взято. Никаких следов борьбы.

– А хозяйка?

– Хозяйка тоже так считает.

– Следовательно, только одна возможность: каким-то образом его выманили из дома.

– Весьма простым, – предположил следователь. – Постучался Ратничкин и сказал, что пришел сдаваться. По прикидкам, именно в это время его видели в Нахте.

– Видел, – поправил его Смирнов.

– То есть? – не понял следователь.

– Пока установлено, что видел Ратничкина в Нахте только Арефьев.

– Ну да, ну да, – согласился следователь с несущественной смирновской поправкой. – Весьма точно все ложится, Александр Иванович. Где-то без четверти восемь его видит Арефьев. Он отрывается от него: минут через пятнадцать-двадцать он здесь. Ждет еще минут десять-пятнадцать, пока стемнеет. Свет горит только у Владимира Владимировича. Ратничкин проникает во двор и стучит в дверь. Владимир Владимирович отпирает дверь и выходит на крыльцо…

– Дверь была закрыта на ключ? – перебил Смирнов.

– Мы никогда не закрывали входную дверь, пока кого-нибудь из нас не было дома. Когда я вернулась, дверь, как всегда, была открыта, – дала пояснения Эдита Робертовна.

– В любом случае он постучал, – настаивал на своем следователь. – А когда прокурор вышел, нанес ему удар, оттащил к забору и пробил штырем.

– И вдобавок повязал пионерский галстук, – дополнил Смирнов. – Имело ли смысл все это делать?

– Что – все? – недовольно спросил следователь.

– Волочить к забору, пробивать штырем, повязывать красный галстук.

– Месть, Александр Иванович, месть! С воровскими вызовом и показухой!

– В жестоком цейтноте времени, зная, что с минуты на минуту замкнется оцепление… Да он полный идиот, ваш Ратничкин, – Смирнов посмотрел на курившего следователя виновато и попросил: – Не дадите ли закурить? Вроде бы бросил, а сегодня прямо невтерпеж.

Следователь рассмеялся сочувствующе, достал старомодный кожаный портсигар и предложил Смирнову стройный ряд беломорин. Смирнов деликатно вытянул одну, подождал следовательской спички и от души сделал первую затяжку. Лучше, прямо-таки совсем хорошо. Смирнов привычно замял папиросу и осмотрел посветлевший мир.

Подошел медэксперт и сказал, не обращаясь ни к кому:

– Можно увозить.

– Он – сирота, воспитанник детского дома, – неожиданно резко заговорила Эдита Робертовна. – Кто его похоронит?

– Государство похоронит, – решил Поземкин.

– Он – маленький-маленький человек, а государство большое-большое. К кому мне обратиться, чтобы помогли похоронить Владимира Владимировича по-божески?

– Владимир Владимирович ничего общего с церковью не имел, – заметил следователь.

– Я тоже ничего общего не имею с вашей церковью. Я – католичка. Он был хороший человек и имеет право на божеские похороны.

– Обратитесь в райисполком, – морщась, посоветовал следователь.

– Пусть райисполком обращается ко мне, – сказала Эдита Робертовна и ушла в дом.

– Дама, – с уважением признал Смирнов. – Когда его похоронить можно будет?

– Хоть завтра, – ответил медэксперт. – Случай простой, я часа за два управлюсь.

Как раз в это время во двор вползал «Рафик» скорой помощи.

– Док, я к вам часика через три загляну? – попросился Смирнов и спохватился: – Извините за дока. МУРовская привычка.

– Ничего, даже красиво – по-иностранному! А что вы хотите знать? Кое-что я уже сейчас могу сказать. Правда, приблизительно.

– Лучше через три часа, но точно, – решил Смирнов. – Ну, ни пуха, ни пера вам!