Анатолий Степанов - Деревянный самовар

Вот она, Нахта, вид с горы. Прав, во всем прав оказался запойный алкоголик и знаменитый бард Олег Торопов. Ряды черных гнилозубых старческих челюстей с редкими золотыми и фарфоровыми коронками – заставил-таки бард затрапезного подполковника милиции мыслить и ощущать жизнь метафорами. Неизвестно для чего Смирнов пересчитал чужеродные в гниющей пасти города щегольские коронки. Домов двадцать, двадцать пять – сбивался при счете. Пересчитал еще раз. Двадцать три. Теперь точно. Играющим мальчиком-попрыгунчиком сбежал с горы к закусочной. Хоть знал по разговорам, что Роберт Жабко жидковат, но не до такой же степени! Ростику не более метра шестидесяти пяти, а весу, если три пуда – то хорошо. Жабко сидел за столом, за которым с утра уже побывали Олег Торопов и Смирнов. Он сидел смирно, аккуратно ел котлеты. Стакан перед ним был пуст. Уже выпил, значит. Продолжая тупо, как корова, жевать, он неотрывно смотрел на Матильду. Вот ведь игра природы: именно такие шибзики влюбляются в Брунгильд. И часто Брунгильды отвечают взаимностью. Но не в данном случае. Матильда следила за Жабко с явно прочитываемой брезгливой жалостью.

– Я бы хотел поговорить с тобой, Жабко Роберт Федосеевич, – без предисловий начал Смирнов, присев за столик механика.

– Сейчас доем, – пообещал Роберт Федосеевич.

– А два дела сразу делать не можешь?

– Так я вот уже и доел! – сообщил Жабко радостную новость.

– Каждый день выпиваешь? – указал глазами на пустой стакан.

– Каждый день, – признался Жабко. – По сто граммов для храбрости. А так, совсем трезвый, я при Матильде Мартыновне сильно тушуюсь.

– У меня к тебе несколько вопросов, Роберт Федосеевич.

– Я знаю, знаю, вы – подполковник из Москвы. Спрашивайте.

– Тут еще один Роберт имеется. Роберт Евангелиевич. Ты его знаешь?

– А где он работает?

– На Жоркином хуторе.

– Нет, не знаю. Я там отродясь не бывал. Что мне там делать?

– А в Нахте давно живешь?

– Да уже семнадцать лет, – Жабко поднял глаза вверх – точно подсчитывал. – Так и есть, семнадцать, восемнадцатый. Как зимой пятьдесят первого из техникума распределили, так я и тут, все время тут.

– А армия?

– Не взяли. Левый глаз у меня ничего не видит.

– Вон сколько лет здесь вкалываешь, а собственным домом не обзавелся.

– Собственный больших денег стоит.

– А другие строятся!

– Я за других не ответчик.

– А за кого ты ответчик? За семью, за жену?

– Семьи у меня нет, а с женой я развожусь, – признался Жабко и глянул на Матильду.

– Из-за чего разводишься? Из-за пьянства твоего, небось?

– Я не люблю свою жену, – твердо сказал Жабко.

– Сколько таких, что не любят друг друга, а живут.

– Зачем? – горестно воскликнул Жабко.

– Для порядка. Для общественного спокойствия.

– Какое тут спокойствие? – резонно возразил Жабко. – Ругаются, дерутся.

– И ты со своей?

– Я ухожу, если что. Из дома ухожу.

– Выпивать?

– Почему? Гулять, вот здесь, в закусочной, культурно посидеть.

– А как же вчера? С Арефьевым?

– Петро уговорил.

– Когда же он тебя уговаривал?

– Когда из дома шли. Он на дежурство, я на работу.

– Уговаривают одномоментно, Роберт. Уговорил, и сразу пошли и врезали. А вы вожделенного процесса десять часов ждали.

– Вышло так. Так решили.

– Кто водку покупал?

– Я. Петро попросил, ему в форме неудобно.

– Он что, когда выпить захочет, всегда кого-нибудь за водкой посылает?

– И в форме, и без формы, не стесняясь, берет, – подала насмешливый голос Матильда. – Не один раз сама видела. И сюда в форме заходит, не боится.

– Так зачем же он тебя за водкой посылал? Ему удобнее и ближе, – спросил Смирнов.

– Я знаю? Попросил и попросил. А я купил.

– Доза непонятная. Слегка заземлиться – пол-литра достаточно. Врезать, выпить по-настоящему – и литра не хватит.

– Петро сказал: пол-литра с четвертинкой. Я так и купил.

– Где водку покупал?

– У нас одно место, где ее продают. Первый магазин.

– В нем, Роберт, – назидательно заметил Смирнов, – уже месяц как четвертинок нет. Не завозят.

– А я с одним ханыгой разлил пол-литра на двоих.

– У тебя что, с собой пустая четвертинка была?

– Продавец дал.

– Ладно, проверим. Но ведь четвертинку-то открытую закупорить чем-то надо.

– Я бумажку туго скрутил и как пробкой…

– А откуда на месте вашей пьянки две жестяных бескозырки оказались?

– Не знаю, – испуганно сказал Жабко.

– Закусь в магазине покупал?

– Какая там закусь? Одни сырки «Новость».

– Сырками и закусывали?

– А чем же еще?

– Значит, больше ничем не закусывали?

– Да нечем же было!

– Ну, уговорили вы семьсот пятьдесят на двоих и что? Жабко опять посмотрел на Матильду. Виновато.

– Потом поссорились.

– Из-за чего?

– Он о женщинах стал нехорошо говорить. Я встал и ушел.

– Куда?

– Да к себе в мастерскую.

– Оттуда что-нибудь слышал?

Жабко сжал челюсти, от напряжения до невозможности уменьшил рот – думал, думал, думал. Или версию вспоминал?

– Петро вроде крикнул, – решился наконец.

– Вроде или крикнул?

– Крикнул.

– Что?

– Вроде: «Стой, Ратничкин!»

– Вроде или «Стой, Ратничкин!»?

– Стой, Ратничкин, – упавшим голосом повторил Жабко.

– Все с тобой ясно, Роберт, – решил Смирнов и встал из-за стола. Глянув на него снизу, Жабко в панике поинтересовался:

– А что со мной ясно?

– Я же сказал – все, – Смирнов демонстративно потянулся и зевнул.

– Иди домой, Роберт, – посоветовала Матильда.

– А что ясно, а что ясно? – уже на ходу, как бы рассуждая сам с собой, бормотал Жабко, покорно идя к выходу. Ушел.

– Хорошо, когда у тебя никого нет! – оглядывая пустой зал, выразил удовлетворение Смирнов.

– Вы их нарочно дразните и пугаете, да? – спросила вдруг Матильда.

Смирнов подошел к стройке, серьезно посмотрел на нее и убежденно сказал:

– Ты – умная, Тилли.

Она не услышала комплимент, она предвидела будущее:

– Они захотят вас убить.

– Вот тут-то я их и накрою, Тилли!

– Они жестокие и хитрые!

– На кое-что хитрое есть кое-что с винтом! – весело откликнулся Смирнов.

– Ничего не поняла! – честно призналась Матильда.

– Похабная поговорка это! – признался Смирнов. – Только похабные слова заменены.

Вот только когда прорезалась чистопородная немка. Матильда непримиримо раздула ноздри и сказала возмущенно-короткое:

– Фуй! – не понимая, дурочка, что немецкий звук неприятия в данном случае воспринимался собеседником несколько по-иному. Смирнов захохотал. Матильда обиделась и сообщила холодно: – В подсобке вас Валерий Евсеевич ждет.

– Так что же ты молчала? – азартно закричал Смирнов.

– Вы Жабко пытали, – невинно объяснила чертовка-немка. Пойди пойми – выпытывал он что-то у Жабко или просто пытал. Она торжествующе смотрела на него. Но Смирнов-то знал, как с ней бороться и побеждать: открыв крышку стойки и проходя в подсобку мимо Матильды, он молниеносно поцеловал ее в щеку.