Мария Спасская - Мистическое кольцо символистов [litres]

Революцию Белый пережил в Москве. Нищенствовал, голодал, чтобы согреться, топил буржуйку своими рукописями. Днями стоял в очередях, все проклиная, читал лекции в «Пролеткульте» и силился работать – писал «Записки чудака», труд по философии культуры, книгу о Толстом и о Рудольфе Штайнере, стараясь сохранять объективность по отношению к Учителю. Но, как бы ни заполнял он дни свои делами, неизменно наступали ночи. И вот тогда тоска по Асе наваливалась так, что он не мог дышать. Тоска, как спрут, душила и лишала сил. Любил ли он ее теперь? Любил. И тем сильнее, чем недоступнее она была. Судя по редким письмам, Ася чувствовала себя совершенно счастливой. Она описывала сходившему с ума, изголодавшемуся Белому свои мистические видения и проповедовала важность аскетизма.

Наконец, она прислала ему письмо, в котором писала, что им надо расстаться. Ибо она окончательно поняла, что их пути разошлись. И поэт тут же собрался ехать в Дорнах. Он бегал по Москве и говорил всем, что планирует перейти границу, пусть даже нелегально. На то, чтобы выбраться из революционной России, ушло изрядное количество времени и нервных клеток, и вот, наконец, не без помощи Брюсова он все-таки смог получить разрешение на выезд и купить билет. Под впечатлением от предстоящей поездки поэт даже написал «Антропософию», законченную посвящением Рудольфу Штайнеру, которого одновременно любил и ненавидел.

Поезд отправлялся с Николаевского вокзала. Все трое – Белый, Брюсов и Аделина Адалис – расположились в купе первого класса, в которых нынче ездили только наркомы, и, пустив по кругу пузатую бутыль, приканчивали чудом добытый французский коньяк – напиток декадентов. За коньяком мужчины вспоминали прошлое, словно в живительное озеро окунаясь в далекие счастливые годы, случившиеся будто бы не с ними. Говорили о том, как Белый часто чувствовал, что Брюсов против него колдует, мысленно зовет на скамейку в парке, куда Белый, не понимая, в чем дело, в растерянности прибегал. Прибегал, и находил там победоносно улыбающегося Валерия Яковлевича. Вспоминали, как Белый произносил тост за добро. А Брюсов в пику ему тут же предлагал выпить за зло. В общем, сошлись на том, что мир погряз во лжи и нет границы меж здравостью и психозом.

Трудно было поверить, что председатель Президиума Всероссийского союза поэтов, заведующий Московским библиотечным отделом при Наркомпросе – и божество декадентов Брюсов, – одно и то же лицо. Брюсов остепенился, стал медлительным и важным, еще больше исполнившись чувства собственной значимости.

– Товарищи, вчера я снова, в который раз, ходила на Арбатскую площадь, в электро-театр «Художественный» на фильму «Убийство коварной подруги», – вдруг проговорила Адалис, – и должна сказать, что в качестве актера Андрей Белый мне нравится гораздо больше, чем поэт.

– Из вас, Борис Николаевич, и в самом деле получился превосходный Добрый Букинист, – подхватил Брюсов. – Эдакий ангел, сгоревший в пожаре коварства и зависти. Может быть, бросите духовные искания и профессионально займетесь лицедейством? Ибо кинематограф – своего рода иллюзия, протест, а вы так любите все иллюзорное и протестующее.

– Никакого кинематографа! Я выбрал для себя стезю. Вся так называемая «культура» с ее движением вперед – всего лишь перемещение пищи в кишечнике Будды.

Брюсов с пониманием кивнул. Адалис равнодушно промолчала.

– Хотел раньше сказать, да как-то страшно было. Мне был знак, – понизив голос, сообщил вдруг Белый. – Представьте себе, с месяц назад ближе к ночи возвращаюсь домой. Иду по Арбату и слышу голос за спиной: «Товарищ, купи книжицу». Я оборачиваюсь, и вижу страшную, прямо-таки кошмарную физиономию. Революционный матрос. Во рту зуб золотой сияет-переливается, а в руках, представьте себе, вот это…

Белый открыл дорожный порт-плед и вынул что-то большое и тяжелое, завернутое в газету. Бережно развернул и передал в руки Брюсова внушительного вида инкунабулу. Брюсов с интересом склонился над редкой книгой Агриппы Неттесгеймского, дополненной рукописными страницами, неопределенно пробормотав:

– Однако!

– Вы слушайте, что было дальше! – проговорил азартно Белый. – Труд Агриппы я, конечно же, купил. Матрос просил недорого, всего-то полфута сахару. Принес Книгу домой, а в гостях у нас – графиня Святополк-Червинская. Теперь она, конечно, не графиня. Работает в ОДН [7] ОДН – общество «Долой неграмотность». . Екатерина Францевна, увидев Книгу, едва не лишилась чувств. Представьте себе, в девятьсот десятом году, когда еще жила у графини Минцлова, эту самую Книгу во время спиритического сеанса корнет Червинский по указанию духа покойного графа извлек из недр рояля. И уготована эта инкунабула для пророка грядущей религии. Еще раньше Минцлова подарила мне кольцо с крестом и розой, теперь вот Книга… Сомнений быть не может. Я истинный пророк. Штайнер не сможет от меня отмахнуться. И Ася должна мне поверить.

– Товарищ, вы напрасно беспокоитесь, – с досадой обронила Адалис. – Кому же, как не вам, Андрею Белому, и быть пророком?

Брюсов закурил и небрежно заметил:

– Кстати, буквально вчера видел Ольгу Павловну. Тоже собиралась ехать к Штайнеру.

– Значит, там с ней и увидимся, – улыбнулся Белый. И не без гордости добавил: – Я отчасти считаю себя крестным отцом Волынской. Если бы не «Убийство коварной подруги» с моим участием, то Ольгу Павловну приговорили бы к пожизненной каторге. А так отделалась лечебницей.

– Хорошо, Петровская нас не слышит, – усмехнулся Брюсов. – Нина Ивановна бы обязательно затянула: «Это не Ольга Павловна, это я должна быть заперта в лечебнице! Я не достойна своей прекрасной жизни! Мое место на панели, среди дешевых шлюх! Отчего я не проститутка? Может, еще не поздно ею стать? Уехать отсюда подальше, туда, где меня не знают, и сполна испить горькую чашу презрения, которое я заслужила».

– Товарищ Брюсов, не будьте злым, – великодушно произнесла Адалис, всем своим видом показывая, что пора прощаться. И, видя, что мэтр не реагирует на намеки, прямо спросила: – Может, уже пойдем?

Валерий Яковлевич не ответил – он курил и задумчиво смотрел в окно, ибо еще ни одной женщине не было позволено указывать, что ему делать. Дали первый гудок.

– Ну что же, пора, – проговорил Брюсов, туша папиросу и поднимаясь. И, обернувшись к любовнице, сухо обронил: – Товарищ Адалис, вы идете?

Расцеловались в щеки, и провожающие покинули вагон. Глядя в окно на удаляющиеся по перрону фигуры, Белый поглаживал надетое на палец кольцо с крестом и розой в твердой уверенности, что вот теперь, когда в его руках еще и Книга, перед ним, пророком нового учения, открывается истинный путь.