Лорен Оливер - Сломанные вещи

– Это здорово, Бринн, – говорит он. – Правда здорово.

– Ага. С отличием. И с блейзером группы поддержки наших спортивных команд. А теперь мне предстоит учеба в Гарварде с полной стипендией. Я написала эссе под названием «Девушка, которая скрывается под маской чудовища». И получила за него премию.

Улыбка сползает с его лица.

Теперь, когда меня понесло, я уже не могу остановиться.

– Каждый год город устраивает в мою честь парад. Приходи в следующий раз. Там даже раздают попкорн.

На его лице отражается такое сострадание, что я почти – почти – чувствую себя виноватой.

– Все так же паршиво, как и тогда, да? – тихо говорит он.

– Всю дорогу, – отвечаю я.

Я снова поворачиваюсь, чтобы уйти, и он снова окликает меня.

– Бринн!

– Ну что ? – Я разворачиваюсь, совсем уже перестав притворяться дружелюбной.

Оуэн медленно идет по лужайке, как будто опасается, как бы я не испугалась и не дала стрекача, если он подойдет к забору слишком близко. В Оуэне есть что-то пугающее, даже теперь, когда он начал одеваться нормально, окончил школу и приобрел довольно-таки приятный выговор – какая-то напряженка, от которой тебе не хватает воздуха, что-то вроде притяжения черной дыры. И мне в голову снова приходит все та же мысль, что и прежде: хотя копы и не смогли его уличить, это вовсе не значит, что он никого не убивал.

– Я хотел спросить про… – Он замолкает, отведя взгляд и щурясь на солнце. – Я хотел спросить: Миа все еще здесь?

И я внезапно ощущаю волну ненависти, мощной и темной, как грязевой оползень.

– Знаешь что, Оуэн? – говорю я. – Оставь Миа в покое. Сделай милость, оставь в покое нас обеих: и ее, и меня.

Я снова разворачиваюсь и спешу в лес. На сей раз он больше не окликает меня.

Все гномы плакали, но никто не плакал так горько, как Грегор – ему никогда не забыть, что три девочки спасли его сестру от Фантома.

– Пожалуйста, возвращайтесь, – сказал он. – Пожалуйста, не забывайте нас.

– Конечно, мы вернемся, – твердо заявила Эйва.

– Как же мы можем вас забыть? – поддержала ее Эшли.

– Мы всегда будем с вами, – тепло сказала Одри, указывая на свое сердце. – Вот здесь.

– Но – что теперь с вами будет? – вскричал он.

В этом и состоял вопрос. Что с ними будет? Что будет с Лавлорном, с дверями, ведущими в него и из него? Три девочки должны были двигаться дальше. Потому что если они этого не сделают, то…

Наши дни

– Не знаю, подходят ли мне такие занятия, – говорит Эбби, держась за ствол березы и двигаясь задом, чтобы соскользнуть по берегу в русло ручья. – Уж больно это похоже на физическую нагрузку.

– Мы уже почти пришли, – бубню я. – К тому же в воде очень приятно.

Эбби скептически смотрит на ручей, который после недавних дождей мчится, пенясь, по руслу из мелких камешков, образуя маленькие белые водовороты, потом неуклюже снимает с ног вьетнамки.

– Ты когда-нибудь замечала, – говорит она, – что люди не испытывают потребности хвалить то, что действительно приятно? Поспи подольше – это приятно! Доешь начо [8] Начо – блюдо мексиканской кухни – кукурузные чипсы, запеченные с сыром и перечным соусом. Подается со сметаной, овощами, оливками с соусом гуакамоле (авокадо с чесноком). – это приятно! Дополнительная реклама требуется только тому, что вызывает физический дискомфорт.

– Не веди себя как ребенок, – прошу я. Она входит в воду ручья и взвизгивает.

– Вот видишь? – говорю я, когда она, сжимая в одной руке вьетнамки, переходит через ручей и поднимается на другой берег. – Совсем не так уж плохо.

– По сравнению с чем, с инквизицией? – Она прихлопывает вьетнамкой комара. – Большинство людей отмечают Четвертое июля по-американски, то есть сидя на попе. Где твой патриотизм?

– Без понятия, – говорю я и протягиваю руку, чтобы слегка сжать ее плечо. Она ворчит что-то весьма похожее на какая гадость .

Сегодня утро понедельника, и я делаю то, чего никогда не делала прежде, то, что поклялась себе не делать никогда: я возвращаюсь в Лавлорн и беру с собой непосвященную.

Но, разумеется, как сразу же заявила Бринн, Лавлорна не существует, а стало быть, правила ничего не значат. Никакой древней магии нет, а есть только большой лес, который вбирает в себя холмы, и дома, и старый сарай для хранения инвентаря. И все-таки, пока мы с Эбби с трудом поднимаемся по скользкому от грязи берегу, я не могу не чувствовать волнения и воодушевления. Между деревьями носятся бабочки и жужжат и стрекочут букашки.

– Значит, это произошло здесь? – спрашивает Эбби, нарушая молчание. Сегодня на ней короткая черная юбка, очки с толстыми стеклами в черной оправе, белая футболка с надписью « Пожалей лошадь, покатайся на единороге» и галстук с узлом. Она называет свой нынешний стиль одежды «Гарри Поттер-панк».

– Произошло что? – Мой голос звучит громко в воздухе утра.

– Было найдено тело Саммер, – говорит Эбби, но без обиняков, как она сделала бы это и с кем-нибудь другим.

– Нет, это было не здесь, – отвечаю я. – Это произошло на длинном поле. Я тебе покажу. – Как ни странно, я никогда ни с кем не говорила о том, как нашли ее тело, – только о том, что случилось потом и где была я.

Скоро деревья кончаются и начинается длинная четырехугольная поляна, участок, на котором по какой-то загадочной причине не растут деревья и которую мы много лет назад назвали длинным полем. Я показываю рукой на густой ряд темных сосен, сквозь которые едва-едва могу различить старый сарай для хранения инвентаря.

– Полицейские считают, что Саммер убили вон там. Были доказательства, что она бежала. Кто-то ударил ее по затылку камнем. Затем ее отволокли туда.

Когда я стою здесь, на солнцепеке, все произошедшее кажется мне таким невероятным, как будто я просто рассказываю историю, которую когда-то услышала. Над полем носятся птицы, яркие цветные комочки, и их тени быстро скользят по самому верху трав.

Эбби, щурясь, смотрит на меня:

– С тобой все в порядке?

– Да. – Я на секунду закрываю глаза и возношу короткую молитву, обращенную к Саммер, если она сейчас здесь, слушает меня. – Скажи мне, – это единственные слова, которые приходят в голову. – Скажи мне, что тут произошло.

Где-то в деревьях клохчет птица. Я открываю глаза.

Мы продолжаем идти вперед. Пройдя половину поля, мы доходим до прорезанного в высокой траве круга, как будто с помощью гигантской формы для вырезания печенья. Здесь в землю забит большой деревянный крест. Но нем кто-то написал фиолетовым маркером: « 5 лет спустя… мы никогда тебя не забудем». Удивительно, как много людей после того, как Саммер умерла, утверждало, что они любили ее, даже те, кому не было до нее никакого дела, пока она была жива.