Делия Оуэнс - Там, где раки поют

– Киа, Киа, нет! – закричал Тейт. – Нет!

Еще молодая, такая прекрасная, умерла тихо – остановилось сердце. При ней восстановилась численность белоголового орлана – по меркам Киа, немалый срок. Обняв ее, Тейт плакал и качал ее, как маленькую. Лодку он взял на буксир, Киа завернул в одеяло и повез к лагуне сквозь путаницу ручьев и проток, мимо цапель и оленей, – в последний раз.

Он добился разрешения похоронить Киа на ее земле, под дубом, глядевшим на море, и на похороны собрался весь город. Видела бы Киа эту длинную процессию – не поверила бы. Были здесь, разумеется, и Джоди с семьей, и все родственники Тейта. Лишь немногие пришли из любопытства, большинство – из уважения к той, что прожила в лесу столько долгих одиноких лет. Кто-то еще помнил ее девчонкой в потрепанной куртке с чужого плеча – как она подплывала к пристани и шлепала босиком в магазин за кукурузной крупой. Пришли и ее читатели – те, кто благодаря ее книгам понял, что болото – связующее звено между сушей и морем, которые обойтись друг без друга не могут.

К тому времени Тейт успел понять, что прозвище ее не было оскорбительным. Не каждому дано стать легендой, и для ее надгробия он выбрал надпись:

КЭТРИН ДАНИЭЛА КЛАРК

(КИА)

БОЛОТНАЯ ДЕВЧОНКА

1945–2009

Вечером после похорон, когда все наконец разошлись, Тейт заглянул в ее домашнюю лабораторию. Коллекция, насчитывавшая уже больше полувека, была самой полной в мире, единственной в своем роде. Киа распорядилась, чтобы Тейт передал ее биостанции Арчболда, и рано или поздно сделать это придется, но сейчас расстаться с ней было выше его сил.

Тейт прошел в хижину – как Киа всегда называла свой дом – и услышал ее шаги, ее дыхание так явственно, что окликнул ее. И, прислонившись к стене, заплакал. Поднял с пола ее старый рюкзак, прижал к груди.

Чиновники в суде просили Тейта поискать ее завещание и свидетельство о рождении. В дальней комнате, бывшей спальне ее родителей, он перерыл платяной шкаф и на самом дне, под грудой одеял, нашел коробки с памятными вещицами. Расставил их на полу и сел рядом.

Он бережно открыл старую коробку из-под сигар, с которой и началась когда-то ее коллекция. Из коробки до сих пор пахло сладким табаком и детством. Среди птичьих перьев, семян и крылышек насекомых нашлась баночка с пеплом от письма ее матери и флакон лака для ногтей “Ревлон”, “телесный розовый”. Осколки жизни, камешки на дне ручья.

На самом дне оказались документы на землю – Киа распорядилась, чтобы участок не застраивали. Пусть хотя бы клочок болота сохранится нетронутым. Однако ни завещания, ни личных документов не нашлось, как Тейт и ожидал, Киа просто было не до того. Остаток дней Тейт решил провести в ее хижине, зная, что таково было бы желание Киа, а Джоди не станет возражать.

На исходе дня, когда солнце садилось в лагуну, Тейт помешивал кукурузную болтанку для чаек, и взгляд его невольно уткнулся в пол. Впервые он заметил, что под поленницей и возле старой дровяной плиты нет линолеума. Киа любила, чтобы дров всегда было в достатке, даже летом, но сейчас поленница поиссякла, и Тейт разглядел в половице прорезь. Сдвинув в сторону поленья, он увидел фанерную дверцу. Встал на колени, осторожно открыл ее, меж балок находилась ниша, в которой среди прочего он нашел пыльную картонную коробку. В ней оказалась стопка конвертов из манильской бумаги и другая коробочка, поменьше. На всех конвертах стояли инициалы “А. Г.”, а внутри хранились целые страницы сочинений Аманды Гамильтон, здешней поэтессы, чьи простенькие стихи печатались в местных газетах. Тейт считал стихи Гамильтон слабыми, но Киа всегда сохраняла вырезки с ними, а сейчас перед ним лежали рукописные страницы. Некоторые с законченными стихами, но в основном черновики, целые строки вымараны, на полях – пометки. Пометки Киа.

Аманда Гамильтон – Киа. Киа и есть поэт.

Тейт изумленно смотрел на рукописи. Год за годом бросала она стихи в ржавый почтовый ящик, отправляла в местные газеты, прячась под псевдонимом. Видимо, пыталась раскрыться, высказать свои чувства хоть кому-то, кроме чаек, искала выход словам.

Тейт пробежал глазами несколько стихотворений, в основном о природе или о любви. Одно лежало в отдельном конверте. Тейт достал его и прочитал:

Тейт перечитал стихотворение, не вставая с колен. Прижал листок к учащенно забившемуся сердцу. Выглянул в окно, убедился, что дорога пуста, – да и кто сюда зайдет? Но мало ли. И открыл коробочку поменьше, уже зная, что внутри. На хлопчатобумажной подкладке лежала подвеска с ракушкой, что носил Чез до ночи своей смерти.

И долго-долго сидел Тейт за кухонным столом, пытаясь все осмыслить, представляя, как она едет ночными автобусами, ловит течение, рассчитывает, как успеть до восхода луны. Тихонько окликает Чеза в темноте. Толкает в грудь. А потом, сидя на корточках в грязи у подножия вышки, приподнимает его голову, налитую смертной тяжестью, снимает подвеску. И заметает следы.

Наломав щепок, Тейт развел в старой дровяной печи огонь и побросал в него стихи, конверт за конвертом. Зря он, наверно, сжег их все, надо было уничтожить одно, то самое, – но Тейт в те минуты плохо соображал. С шелестом загорелась пожелтевшая бумага, пламя взвилось на добрый фут и тут же скукожилось. Тейт снял с кожаного шнурка ракушку, отправил шнурок в огонь, вернул на место сдвинутую половицу.

Позже, в сумерках, он вышел на белый песчаный берег, усеянный острыми осколками раковин и крабьих панцирей. Положил ракушку Чеза на ладонь, скользнул по ней взглядом и уронил на песок. Она сразу затерялась среди других, похожих. Начинался прилив, ноги захлестнула волна и уволокла ракушку в океан вместе с сотнями других. Киа была частичкой этой земли и моря, теперь они примут ее обратно. Сберегут ее тайну.

И тут слетелись чайки, увидели Тейта, закружили у него над головой. И кричали, кричали.

Когда спустилась ночь, Тейт повернул обратно к хижине. Но, дойдя до лагуны, постоял еще под пологом леса, глядя, как мигают из темноты болота сотни светлячков. Далеко-далеко, там, где раки поют.