Ян Валетов - Остаться в живых. Прицельная дальность

— Ну, почему, Вова? Не брезгую. Водички с вами выпью. А так — ты же знаешь, я в завязке!

— А я думаю, что брезгуешь! — возразил Кущ с убежденностью прокурора. — Ёксель-моксель! В кои веки сядешь за стол со старинными знакомыми, а они твоим обществом брезгуют!

— Ребята с тобой выпьют, — рюмка, стоявшая перед Губатым, была полна ровно по золотой ободок.

Именно так, как он сам бы себе налил. Водка в ней была холодна и прозрачна. Пименов прекрасно помнил ее вкус — обжигающе сладкий! Как прокатывалась она по пищеводу и взрывалась в желудке маленькой сверхновой. После трех-четырех вот таких рюмочек глаза заволакивал легкий, почти прозрачный туман. Если смотреть на мир сквозь него, то жизнь казалась вовсе несложной, в общем-то удавшейся и даже приятной штукой.

— А я пить не буду. Я в завязке. И если тебе это не нравится — я выйду. Ты тут хозяин, но каждый из нас волен сделать выбор. Так? Тогда, Кущ, запомни, я не пью. И не служу в пограничных войсках, где ты командуешь!

— Все, все, все! — торопливо проговорил Владимир Анатольевич, тряся головой, как полковая лошадь. — Не хочешь, не пей! Что, уже и предложить нельзя? Ладно! За встречу, ребята! За наше общее прошлое! И за наше общее будущее!

Все выпили, оба «оруженосца» как по команде опрокинули рюмки и принялись со всем возможным изяществом закусывать.

— Частишь, Володенька, — сказала Изотова насмешливо и облизнула губы. — Три тоста в одну рюмку! Тебе что, водки жалко?

— Не говори! — произнес Кущ. — Не жаль! Вот чего-чего, а водки мне не жаль! Чего ее жалеть? Ее пить надо, ёксель-моксель! И мы выпьем! Вот сейчас закусим, а потом еще выпьем! Потому что без закуси мероприятие превратится в банальную пьянку, а мне вы нужны трезвыми и здравомыслящими. Так что — ёшьте, не стесняйтесь!

После пятидесяти граммов «Стандарта» Ельцов явственно ожил. «Ласточку», за счет габаритов, качало гораздо меньше, и прохлада тоже способствовала улучшению самочувствия. Как бы то ни было — Олег с аппетитом ел.

Под тост о значении дружбы была выпита и вторая — Изотова и Кущенко от нее раскраснелись, «оруженосцы» стали поблескивать глазками, а вот Ельцов побледнел. Третья была налита, но не выпита, а Владимир Анатольевич уже спикировал на цель, словно бомбардировщик.

Он откинулся на спинку диванчика, извлек откуда-то из-за спинки пачку сигарет и зажигалку и с аппетитом закурил. В кондиционированном воздухе кают-компании слегка запахло хорошим табаком, но только слегка: дым вытягивало в вентиляционные решеточки.

— Теперь, — объявил Владимир Анатольевич, — давайте немного о делах. Вопрос у меня, собственно, только один. Сколько?

Гости молчали, причем Ельцов усиленно, но не очень успешно изображал недоумение.

— Что «сколько»? — спросила Ленка и тоже закурила, достав предпоследнюю сигарету из мятой пачки. — Чего «сколько»?

— Процентов, естественно! — пояснил Кущ спокойно. — Я предлагаю — поровну: 50 на 50. Вам половина и мне половина. Причем, рекомендую заметить, что все мои последующие предложения будут гораздо хуже.

— Процентов от чего? — спросил Пименов. — Что мы продаем? Или мы покупаем? Вова, ты высказался бы четче…

— Да уж куда четче? — удивился Кущенко. — Четче уже некуда! Я хочу половину от того, что вы ищете.

— А что мы ищем? — переспросил Губатый.

— Погоди, погоди… Вы ищете?

— Не знаю, — ответил Леха. — А что?

— Так, — сказал Кущ с деланным огорчением. — 45 на 55. Допрыгались!

Он извлек из-за подушек пакет желтой бумаги и бросил через низкий стол, прямо в руки Пименова.

— Пима, одумайся! Через пять минут будет 40 на 60. Ты же меня знаешь!

«Так в том-то и дело!» — подумал Губатый, открывая пакет.

В пакете были фотографии. Качественные, несмотря на то, что делались «телевиком» и с солидного расстояния, из-за чего по карточкам сыпало крупное «зерно». Скорее всего, снимали с вершины обрыва, с того места, где расщелина выбиралась на кромку скал и пряталась в густом кустарнике.

Вот Изотова и Пименов грузятся в «Адвенчер», вот «резинка» болтается на волнах пустая, а Ельцов висит через борт, как тряпочка, вот они с Ленкой сверяют карту с GPS, вот Пима на корме «Тайны» подключает баллоны к компрессору.

— Ну и? — спросил Леха, разглядывая фото. — Ты любишь подглядывать?

— Не то, чтобы очень, — сознался Кущ, — но приходится! А куда деться, если даже школьные друзья норовят наколоть!

— А если я тебе скажу, что просто учу ребят нырять? Ты мне поверишь?

Кущенко рассмеялся смехом трехлетнего мальчика.

— Конечно, нет! Пима, я видел вас сегодня после погружения, просто приехал раньше! Чертова служба! Но оно того стоило! Вы были в термослое и вышли из него синенькие, холодненькие, как свежемороженые цыплята. В жизни не поверю, что ты повел бы новичка в такой холод! Там и опытному дайверу делать нечего, кроме того, чтобы яйца морозить! Ни живности разной, ни красот. И с тобой был Ельцов! По какой такой надобности был? Прогуливался? Странно. А ведь ни на одной фотографии не было ныряющего Ельцова, только блюющий! Ты был. Ленка была, а Олежки — не было. А тут! Мама родная! Наш тошнотик в воду — и сразу в термослой! Ты бы сам поверил?! Нет? И я не поверил! Он тебе был нужен! А вот зачем — тут я готов послушать. Страховка? Помогал что-то тащить? Откапывать?

— А почему не я? — спросила Ленка. — Помочь и я бы могла, наверное… Я уже ныряю хорошо!

— Брось, — Кущ дернул подбородком. — Я что, не видел, как ты ковыляешь? Азот, ёксель-моксель, вреден для здоровья. Смотри, Ленка, — он широко улыбнулся. — Смотри, доныряешься! Такие ножульки, как у тебя, гробить жаль. Если скрутит — света Божьего невзвидишь! Ладно, Губатый! Колись! Все равно же докопаюсь, ты знаешь!

— Да не до чего здесь докапываться, — протянул Пименов с ленцой. — Оставайся с нами, отдохнешь, поныряешь!

— И не сомневайся, — Кущ подмигнул, отчего сразу превратился из плантатора во флибустьера, что было гораздо ближе к внутренней сути, чем прежний «белоснежный» образ. — Останусь. Но сейчас от меня последует следующее предложение. И для вас оно покажется еще менее выгодным, чем предыдущее! Не люблю я жадных!

Это прозвучало так неожиданно и так смешно, особенно для того, кто хоть немного знал автора этих слов, что Губатый не выдержал и рассмеялся совершенно искренне, громко. Правда, смеялся он в совершенном одиночестве. Ельцов играл желваками, глядя на Куща с плохо скрываемой злостью. Изотова лишь улыбнулась, и то скорее уж с грустью, чем весело.

— Что смешного я сказал? — процедил Кущенко угрожающе. — Я, наверное, что-то не понял! Или ты, Губатый, что-то не понял…

— Не поверишь, — сказал Пименов, все еще улыбаясь, но очень неуютной улыбкой. — Такое совпадение… И я тоже не люблю жадных! Просто страсть как не люблю! И еще одно, Вова — не называй меня Губатым, если не трудно. Не нравится мне эта кличка…