Надежда Черкасова - Да не судимы будете

Он слышал, как плакали от ужаса девочки, его несостоявшиеся дочери, и со слезами умоляла оставить их наконец в покое бывшая уже теща. С удовлетворением ощущал, как сам наполняется чужой болью и страхами, преобразующимися его организмом в источник жизненных сил. Румянец покрывал его щеки, сердце билось сильнее от избытка энергии, но он намеревался довести до конца начатое дело по наказанию своей бывшей, а потому останавливаться не собирался.

Вера, прорыдавшая всю ночь от безысходности и еще не пришедшая в себя от осознания полного поражения, не выдержала нервного напряжения и на свою голову вызвала полицию. Дверь к этому моменту уже была разобрана, замки и задвижки сняты.

Сергей поведал нагрянувшим полицейским душещипательную историю о своем бедственном положении: мало того что у него вчера за долги отобрали дом, единственное его пристанище, так еще и бывшая жена не пускает в собственную квартиру, и ему приходится ночевать у знакомых. Сергей как бы нехотя предъявил участковому паспорт с регистрацией по этому адресу. Он же не многого просит — чтобы ему предоставили хотя бы угол в квартире.

Полицейские тут же стали на сторону обиженного и, грозно сверля Веру взглядами, объявили, что если та еще хоть раз позволит себе подобное хулиганство, будет оштрафована на крупную сумму, а то и арестована. Затем удалились с сознанием выполненного долга.

Вера стояла ни жива ни мертва, гордо глотая обиды и стойко снося оскорбления, упорно делала вид, что камень, брошенный в нее бывшим мужем, не только не убил ее насмерть, но даже пролетел мимо, не ранив и не задев никак.

Сергей походил по квартире, тщетно разыскивая какую-нибудь еду, но вредная старуха уже успела припрятать съестное в своей комнате. Наверняка это были ее фирменные вкуснейшие пирожки с картошкой и сыром, равно как и борщ, который она умела готовить как никто другой.

Но теперь эти кулинарные изыски уже недоступны для бывшего зятя, а потому Сергею ничего более не оставалось, как покинуть поле брани. Однако покинуть победителем, вытрясшим душу не только из своей бывшей, но и из ненавистной тещи и чужих для него детей, обещая завтра же вернуться с вещами и поселиться в квартире хозяином, коим он и являлся.

Пока Вера, очумелая от горя, сидела на кухне, схватившись за голову, Зоя Васильевна сбегала к соседу по площадке и попросила наладить раскуроченную входную дверь. И как только они снова оказались в безопасности — разумеется, относительной, — Вера наконец дала волю чувствам, оплакивая свою горькую судьбу. Чем она так провинилась перед Господом, что он отказался ее защитить? А дети-то малолетние, уже однажды потерявшие мать родную, чем не угодили?

Вера рыдала в голос, и Зое Васильевне даже пришлось включить телевизор погромче, чтобы избавить девчонок от свидетельства полной никчемности их нынешней матери, жизни без которой они себе уже не представляли.

«Что за дела, Господи! Чем я так прогневила тебя, что ты посылаешь мне столь непосильные испытания?» — вопрошала она Бога, не в силах справиться со своим разумом, отчаявшимся найти выход из создавшегося положения.

Вера прекрасно осознавала, что если обратит обвинение против себя самой, то ей больше ничего не останется, как расквитаться со своей проклятой жизнью, наказав себя так, чтобы душа больше не болела. Но решиться на самоубийство она никак не могла. Выходило, что этот способ для избавления от несчастий годился только для нее самой. А как же тогда дети и престарелая матушка?

Нет, себя обвинять Вера не имела права! Тогда кто повинен в ее бедах?

Она чувствовала, как из нее выползают какие-то мерзкие сущности, вселяющие в душу невыразимый ужас и заставляющие относиться к себе как к самой ничтожной твари, покинутой Богом. Неужели это и в самом деле так? Неужели изображать великодушие пристало лишь тем, кто страшится взять на себя ответственность за свою жизнь и опасается занять определенную позицию в жизни?

Несомненно, гораздо проще верить в свою добропорядочность, чем кому-то противоборствовать и отстаивать попранные права. Намного легче проглотить все самые жуткие несправедливости, принять уничижение от кого бы то ни было, чем набраться храбрости и вступить в борьбу с сильным и безжалостным противником.

А не Божья ли это кара, ниспосланная за то, что она принимает все происходящее с ней как должное? Так безропотно, словно и в самом деле заслужила, чтобы ей исковеркали жизнь. Неужели она наказана за то, что всегда считала себя чересчур хорошей, а потому и впала в грех гордыни?..

Может, уже хватит изображать из себя святую, оскорбляя тем самым Бога! Пора признать у себя наличие слабостей и пороков. А может, даже и заключить сделку с собственной совестью, если потребуется.

Довольно, чаша страданий и терпения уже переполнена, и Вера больше не намерена безропотно выносить чьи-то попустительства! Даже от Бога!..

А если Он привел ее к неизбежному затем, чтобы показать, что человек должен выбирать, а не принимать безропотно свою судьбу? В конце концов, может оказаться, что у добра и зла одно лицо. И все зависит лишь от того, когда они встречаются на пути у каждого человека. А потому и несчастье следует принимать не как наказание, а как испытание.

Значит, Он ее просто испытывает? Ничего себе испытание, после которого она с близкими не сегодня завтра окажется на улице!

С другой стороны, получается, что если неизбежное уже произошло, то страх его наступления лишается какого бы то ни было смысла. Раз она и так все потеряла, то ее страхи по этому поводу должны закончиться. И теперь Вере остается надеяться лишь на то, что она примет в дальнейшем верное решение.

А что, вполне возможно. Тем более что другого-то объяснения все равно нет. И следует не просто надеяться, но начать уже незамедлительно действовать. Хватит слезы-то лить! Они еще никому не помогали. Только силы зря отнимают.

Вот она возьмет и поменяется ролями со своим врагом. Перестанет строить из себя бедную золотую рыбку, запутавшуюся в сетях рыбака-браконьера, а сама станет рыбачкой-любительницей и попытается вытащить на берег рыбину-хищницу, оставившую ее семью без крова…

Да-а, уж чего-чего, а воображения ей не занимать. Вера уже второй день не вставала с постели, оплакивая несчастливую судьбу. Душившая обида ослабила тело и вымотала душу.

Зоя Васильевна не смела подойти к дочери, так как понимала, что никакие уговоры и убеждения сейчас не помогут. Да и чем она могла помочь? Рассказать, что не стоит ни при каких обстоятельствах падать духом? Так Вера и сама об этом знает, еще и мать научит, как следует вести себя в сложных обстоятельствах.

Но смотреть, как ее дочь тает на глазах, она тоже не собиралась. Вере сейчас может помочь только совет профессионала. Зоя Васильевна, строго-настрого наказав восьмилетней Оленьке и шестилетней Наточке вести себя хорошо и не беспокоить мать, отправилась к соседке, чтобы воспользоваться телефоном для розыска опытного адвоката. Совсем не нужно, чтобы об этом знала Вера.