Блейк Крауч - Возвращение [litres]

– Хорошо, – кивает он наконец. – Включай кресло, Радж.

Девушка впервые пробует на вкус, что такое настоящая свобода.

Ранним вечером она выходит из двухэтажного фермерского домика и забирается в бело-синий пикап «Шевроле» семьдесят восьмого года выпуска – в семье это единственная машина.

Она особо и не надеялась, что родители подарят ей на шестнадцатилетие, которое было два дня назад, собственный автомобиль. Она планирует провести следующее лето, работая спасателем на пляже и нянькой – возможно, ей удастся сколотить достаточно денег на машину.

Родители стоят на крыльце, вечно слегка проседающем, и с гордостью наблюдают, как она вставляет ключ в замок зажигания.

Мама делает снимок «полароидом».

Машина с ревом заводится, а она удивляется тому, как пусто внутри.

Ни папы на пассажирском сиденье.

Ни мамы посередине.

Она здесь одна.

Можно слушать такую музыку, которую ей хочется, и так громко, как ей хочется. Она может ехать, куда ей взбредет в голову, и так быстро, как пожелает.

Хотя, само собой, ничего безумного она делать не собирается.

В свой первый самостоятельный выезд единственный риск, на который она готова решиться, – вылазка в отдаленные таинственные дебри небольшого магазинчика при бензоколонке в полутора милях от дома.

Ее переполняет энергия, так что она включает передачу и не спеша разгоняет пикап вдоль подъездной дорожки, высунув в окно левую руку, чтобы помахать родителям.

Узкая дорога перед домом пуста.

Она выезжает на нее и включает радио. Университетская радиостанция в Боулдере передает новую песню Джорджа Майкла, и она во весь голос подпевает. Поля проносятся мимо, а будущее кажется все ближе и ближе. Может статься, оно уже наступило.

Вдали появляются огни бензоколонки, она убирает ногу с педали газа и в этот миг чувствует резкую боль где-то внутри головы.

В глазах темнеет, сердце громко бухает в груди, она едва не врезается в один из насосов.

Припарковавшись рядом с магазинчиком, она глушит мотор и начинает массировать большими пальцами виски, пытаясь унять жгучую боль, однако та лишь усиливается и усиливается – она уже боится, что ее вот-вот стошнит.

Затем происходит нечто чрезвычайно странное.

Ее правая рука тянется к рулевой колонке и берется за ключ.

– Это еще что? – спрашивает она вслух.

Поскольку руку она не протягивала.

Потом она видит, как рука поворачивает ключ и заводит мотор, ложится на рычаг коробки передач, включает заднюю.

Ничего такого не желая, она тем не менее оборачивается и смотрит через стекло, сдавая назад, чтобы выехать с парковки, потом переключается с задней на обычную передачу.

Это не я веду машину, я ничего не делаю, думает она, а пикап разгоняется по шоссе обратно, в сторону дома.

По краям ее поля зрения постепенно наползает темнота, Передовой хребет и огни Боулдера отдаляются, мутнеют, словно она медленно проваливается в глубокий колодец. Она хочет закричать, остановить все это, но она лишь пассажир в собственном теле, не способна говорить, не чувствует запахов, вообще ничего не чувствует.

Звуки радио превратились в еле слышный шепот, маленькая светлая точка – все, что осталось от ее сознания – мигает и гаснет.

15 октября 1986 г.

Хелена выруливает на подъездную дорожку к двухэтажному фермерскому домику, где она выросла, с каждым моментом все больше чувствуя себя на месте в этой совсем юной собственной версии. Домик кажется меньше размером и отнюдь не таким представительным, каким он ей запомнился, а совсем хрупким, особенно на фоне синей горной гряды, протянувшейся через равнину в каких-то десяти милях отсюда. Хелена паркуется, выключает мотор и смотрит в зеркало заднего вида на себя в шестнадцать лет.

Ни единой морщинки.

Зато полно веснушек.

Чистый, ясный взгляд зеленых глаз.

Совсем дитя.

Дверь пикапа скрипит – она открывает ее плечом и ступает в траву. Ветерок несет с собой сладковатый влажный аромат расположенной неподалеку молочной фермы – безусловно, если у дома и есть запах, то именно этот.

Хелена с непривычной легкостью взбегает по истертым ступеням крыльца.

Первое, что она слышит, отворив дверь и шагая внутрь – приглушенную разноголосицу из телевизора. Другие звуки доносятся из кухни в конце коридора, идущего от самой лестницы – там что-то размешивается, позвякивают кастрюли, льется вода. Дом наполняет аромат запекающейся в духовке курицы.

Хелена заглядывает в гостиную. Папа сидит в кресле, задрав ноги на стул, и делает то же самое, что делал каждый вечер рабочего дня, насколько ей помнится из детства – смотрит выпуск «Всемирных новостей». Ведущий сообщает, что Нобелевская премия мира присуждена Эли Визелю [25].

– Как прокатилась? – спрашивает папа.

Она понимает, что дети чересчур зациклены на себе, чтобы по-настоящему разглядеть собственных родителей, пока те в расцвете лет. Сейчас она видит папу таким, каким никогда раньше не видела. Молодой, красивый. Ему еще сорока не исполнилось. Она просто глаз не может оторвать.

– Прикольно. – Собственный голос кажется ей странным – он слишком высокий и мягкий.

Папа оборачивается к ней от телевизора, но она уже успела вытереть слезы.

– Завтра мне машина не нужна, уточни у мамы – если она тоже никуда не собирается, можешь на ней в школу поехать.

С каждой секундой действительность все тверже, все основательней.

Хелена подходит к креслу, наклоняется и обвивает руками шею отца.

– Это еще зачем? – спрашивает он.

От него пахнет одеколоном «Олд Спайс», отросшая за день щетина слегка скребет Хелене щеку – она чуть было снова не ударяется в слезы.

– Потому что ты мой папа, – шепчет она.

Потом проходит в кухню через столовую – мама, опершись на кухонную стойку, курит и читает женский роман в мягкой обложке. Последний раз Хелена видела ее в доме престарелых рядом с Боулдером двадцать четыре года спустя – тело еще кое-как держалось, сознание уже угасло. Всему этому только предстоит случиться. Сейчас на маме голубые джинсы и блузка на пуговицах. Завивка и челка по моде восьмидесятых – и это лучшее время в ее жизни.

Хелена пересекает кухоньку и крепко обнимает маму. Она снова плачет и не может остановиться.

– Хелена, что случилось?

– Ничего.

– Ты что, машину стукнула?

Хелена отрицательно мотает головой.

– Просто эмоции.

– С чего вдруг?

– Сама не знаю.

Она чувствует, как материнская рука гладит ее по голове, от мамы пахнет сигаретным дымом и сквозь него духами – как обычно, «Эсте Лаудер».